ЗАГРЕЙ постучал в дверь.
Окошко приоткрылось.
– Чего тебе? – рявкнул изнутри хриплый голос. Тот, что рыкал внутри, попытался закрыть окошко.
– Ты слишком тороплив, Тантал, никогда не выслушаешь до конца. Я тебе гранат принес.
Изнутри раздалось недовольное рычание, потом ржавая дверь приоткрылась.
– Заходи.
ЗАГРЕЙ вложил в протянутую лапу гранат и вошел. Огромный склад, такой огромный, что потолка было не различать. Лишь огромные ребра несущих конструкций поблескивали в полумраке каплями влаги.
Было тихо – плеск Стикса сюда не долетал. Слышно было только как жадно, давясь, Тантал жует гранат вместе с косточками и кожурой.
В тусклом свете одной-единственной лампы можно было различить груды добра на полу. Вот сложенные одно к одному нарядные платья, вот туфли, все непригодные для здешнего климата, но красивые, изящные, как изгибы Флегетона. Вот груда колец. Сокровища, которые можно лишь собирать, но никак нельзя использовать – воистину Танталовы муки. Те вещи, что лежала внизу, на скользком каменном полу, давным-давно сгнили и покрылось пушистой белой плесенью. Вещи сверху хранили еще запахи, чуждые подвалу – легкий аромат духов, дорогого мыла, лаванды и еще – сладковатый запах формалина. В одном углу были свалены часы и мобильники. Мобильники мертвые – отсюда не позвонишь. Часы, разумеется, не шли, ни электронные, ни механические. На этом берегу свое время. И измерить его можно только клепсидрой, наполненной водой Стикса.
ЗАГРЕЙ оглядывал все это с равнодушным видом, будто танталовы сокровища его не интересуют.
– Для Проськи пришел искать презент, что ль?
Тантал не скрывал, что ненавидит Прозерпину. Ее многие ненавидели – прежде всего за то, что она легко могла упорхнуть отсюда на долгие девять месяцев, ни у кого больше такого права не было. А еще за то, что не было у нее ни обязанностей, ни поручений.
ЗАГРЕЙ пожал плечами:
– Может, и для нее. Только она людские вещи не ценит.
Соврал. Не для Прозерпины искал – для себя. Что-нибудь особенное, что будет значить очень много в этом мире. ЗАГРЕЙ не знал, что именно он ищет. Даже не догадывался, но был уверен, что ЭТО должно существовать. Он присел на груду пиджаков. Все – разрезанные на спине и от всех, даже от самых новых, пахнет сыростью. Тантал не имел права ничего взять себе. Но ЗАГРЕЙ мог. Однажды он тайком взял пиджак и зашил разрез на спине. Только почему-то нитки стали со временем белыми, а пиджак так и остался черным. Он висел в шкафу, и ЗАГРЕЙ так и не рискнул его ни разу надеть.
– Бери, что нравится, и вали отсюда, – буркнул Тантал. – Мне работать надо.
– Я ничего стоящего не нашел.
Тантал с изумлением оглядел груды одежды и украшений.
– Ничего? Совсем ничего? – переспросил.
– Ну да. Ничегошеньки. Черный плащ есть?
– Нету.
– А где Прозерпина их берет?
– Не знаю. Не у меня.
– А черные очки?
– Тоже нету. Какой дурак в гроб кладет черные очки?
ЗАГРЕЙ взял с соседней кучи лиловое шелковое платье.
– Вот это возьму.
– Просяька его не наденет, – фыркнул Тантал.
ЗАГРЕЙ не стал спорить. Скомкал тончайший шелк и сунул в карман.
***
Дома дрогнули, мостовая дрогнула, дрогнуло небо – зеленое с ржавыми хлопьями облаков. Титаны! Их поступь узнают издалека – те, кто может услышать. ЗАГРЕЙ спешно нырнул под арку и прижался к влажной кирпичной стене. Грохот приближался. Теперь уже дрожало не все здание, а каждый камешек, каждый кирпич. Стекла дребезжали пронзительно и тонко, одно не выдержало безмерного страха, лопнуло, и осколки тусклыми ледышками посыпались вниз. Остальные уже визжали, корчась в рамах, брызгая тусклыми бликами невидимого солнца. Наконец в проеме арки возникла грязная голень, стянутая рыжими ремешками, колено, похожее на безобразный нарост и часть бедра. Край туники был порван и вымазан чем-то бурым. Титан сделал еще один шаг, и огромная нога исчезла. Потом появилась вторая нога – потоньше, постройнее, в лаковом сапожке и черной брючине. Грохочущий шаг, звон еще одного лопнувшего, не вынесшего перенапряжения стекла, и эта нога тоже исчезла. Титаны прошли.