Удерживая равновесие, рябой больше, чем следовало бы, наклонился вперед. Выпад получился длиннее задуманного, и острие шпаги разорвало ткань камзола на боку Джеймса Ривердейла.
Камзола цвета корицы, с золочеными крючками.
Боли Джеймс не почувствовал. Царапина, поводом для которой явилась неловкость рябого, вряд ли была опасна. Вместо раздражения – камзол-то жаль, как ни крути! – в сердце закралось горделивое удовлетворение. Прием-то вы, сударь, повторили, но сами видите – в руках мастера и палка гору насквозь проткнет, а подмастерью вели от пола отжиматься, он и лоб всмятку…
– Ах! До чего я неловок! Сударь, молю вас…
Рябой рассыпался в извинениях.
Выглядел он трогательно: испуган, взволнован, готов на все, лишь бы раненый не счел его ошибку намеренной провокацией. От денежной компенсации Джеймс отказался, несмотря на то, что рябой настаивал; предложение оплатить лекаря также отклонил. Царапина сразу перестала кровоточить, не испачкав ткани. А камзол, как выяснилось при внимательном осмотре, вполне мог обойтись ниткой, иголкой и незамысловатыми услугами портного.
За удовольствие надо платить.
Мы, циники, это знаем.
Дырка в камзоле и оцарапанный бок – невелика плата за радость скрестить клинки с достойным человеком. Вы, сударь, так и понимайте: обиды не держу, вполне доволен, извинения принял. Рекомендую добиться, чтобы кисть и локоть руки шли вниз одновременно. Да, совершенно верно. Еще поработайте с ногами, следя, чтоб вас не поймали на укол с оппозицией. И будете неподражаемы.
Разрешите откланяться?
Бретту Джеймс раздумал брать. Все-таки тяжеловата. Впрочем, если в день отъезда из Бадандена останутся лишние деньги, а хозяин лавки не найдет бретте другого покупателя…
Размышляя таким образом, он вышел на бульвар, прошел девять с половиной шагов от входа в оружейную лавку до разносчика халвы, затем еще двадцать четыре шага к чайхане "Под небом голубым" – где сел за ближайший столик и вскоре отдал должное люля-кебабу, завернутому в тончайшую лепешку, шиш-кебабу на вертеле, политому кислым молоком, джуджа-кебабу из цыпленка, жареного над углями из можжевельника, и "черной" похлебке на бараньей крови с кардамоном.
В качестве десерта он взял нугу, рахат-лукум, козинаки и, разумеется, халву.
В разумном количестве.
А потом спросил у чайханщика:
– Уважаемый, где можно найти поблизости хорошего портного?
CAPUT II
в котором все остается по-прежнему: плеск волн и цветение абрикосов, крики чаек и торговцев, но от угла улицы до звона клинков на этот раз – сто двадцать четыре шага по прямой, а дальше – как кому повезет…
– Кальян в девятый номер!
– Лепестки роз для омовения! Номер восемнадцать!
– Слепого массажиста Назира – к даме из номера три!
– Кофий госпоже Вивиан! Живо!
– Сменить шторы в тридцать девятом!
– Принять вещи у солнцеподобного гостя! Эй, гулям!
– Не трудитесь, Ахмет. Мой багаж не нуждается в носильщике…
В свое время, еще только приехав для обучения в храм Шестирукого Кри, Джеймс всерьез полагал, что Кристобальд Скуна, основатель храма, шестирук на самом деле. И был очень удивлен, вручая магу письмо от деда и обнаружив, что прославленный гипнот-конверрер – такой же, как все, а шестирукость – лишь художественный образ.
Зато в Бадандене, дивясь расторопности Ахмета, он ни капельки бы не изумился шестирукости, восьминогости и двуязычию содержателя пансионата. Пожалуй, Ахмет мог бы сказать без тени преувеличения:
"Пансионат – это я!"
Сейчас Ахмет, не переставая сыпать приказами направо и налево, регистрировал в книге чету новых гостей, судя по всему, мужа и жену. Двор вокруг них кишел жизнью – бурной, но достаточно тихой, чтобы не обеспокоить тех постояльцев, кто до сих пор наслаждался сном.
Как это получалось, Джеймс не знал. И знать не хотел. Изнанка любого искусства малопривлекательна, в отличие от фасада.
Одеты новые гости были по-реттийски. Сперва Джеймс решил, что перед ним – не слишком богатый аристократ с супругой. Гость, мужчина вдвое старше Джеймса, отличался элегантностью костюма и изысканностью манер. Дорожный парик до плеч, бородка клинышком разделена посередине седой прядью; в правой руке – черная трость с набалдашником в виде пучка медных гвоздей.