— Почему ты вдруг так обеспокоен? — спрашиваю я, и мой голос повышается от разочарования. — Ты никогда не был таким строгим. Что изменилось?
— Теперь все по-другому, — говорит мой отец, и выражение его лица напрягается. — Есть… проблемы, о которых тебе не нужно беспокоиться.
— Если ты скажешь мне не волноваться, я буду волноваться еще больше, — настаиваю я. — Особенно когда ты начинаешь себя так вести. Что происходит?
— Это не твоя забота, Вайолет, — повторяет он, его тон окончательный. — А теперь иди в свою комнату. Мы поговорим подробнее утром.
— Ладно, — бормочу я, разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к лестнице. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Вайолет, — отвечает мой отец, его голос становится тише. Калеб просто машет рукой, выглядя немного смущенным.
Пока я поднимаюсь в свою комнату, я не могу избавиться от ощущения, что происходит что-то важное, что-то, что изменит все. Сейчас все, что я могу сделать, это попытаться немного поспать и надеяться, что завтрашний день принесет какие-то ответы.
Оказавшись в своей комнате, я закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней, испуская долгий, разочарованный вздох. Моя комната, по крайней мере, ощущается как святилище. Она современная, как и весь остальной дом, но в ней есть и мои личные штрихи, галерея фотографий с друзьями, удобный уголок для чтения у окна и моя коллекция винтажных виниловых пластинок.
Я плюхаюсь на кровать, уставившись в потолок. Внезапная чрезмерная опека отца сводила меня с ума весь последний месяц. Что бы ни происходило, я та, кто несет на себе всю тяжесть его раздражения. Я понимаю, что он обеспокоен, но обращение со мной как с ребенком никому не поможет.
Почему он просто не может сказать мне, что происходит? Почему из всех людей именно Калеб поддерживает его в этом?
Мои мысли кружатся, когда я переодеваюсь в пижаму и забираюсь под одеяло. Сон не дается легко. Я ворочаюсь, снова и снова прокручивая в голове события этой ночи. Сегодняшний вечер должен был быть веселым и беззаботным, но сейчас все, о чем я могу думать, это строгое лицо отца и раздражающая ухмылка Калеба.
В конце концов усталость берет верх, и я погружаюсь в беспокойный сон, мои сны наполнены тенями и шепотом.
Глава 2 — Кирилл
В комнате темно, ее освещает только одна мерцающая лампочка, свисающая с потолка. Воздух наполняет запах пота и крови, мрачное напоминание о проделанной здесь работе. Я вхожу внутрь, мои тяжелые ботинки эхом отдаются от бетонного пола. Привязанный к стулу в центре комнаты мужчина поднимает глаза, когда я приближаюсь, его лицо, месиво из синяков и порезов. Его глаза, хотя и опухшие, все еще горят вызовом.
Димитрий, моя правая рука, стоит в стороне, скрестив руки на широкой груди. Он кивает мне, когда я вхожу, молчаливое признание нашей общей цели.
— Он говорил? — спрашиваю я тихим и ровным голосом.
Димитрий качает головой. — Ни слова. Он говорит, что никогда ничего не расскажет о своем боссе.
Я подхожу ближе к человеку в кресле, изучая его. Он из “Черных змей”, конкурирующей банды, которая уже несколько месяцев вторгается на нашу территорию. Мы воюем с ними уже много лет, но в последнее время их атаки стали более частыми, более наглыми. Этот человек знает достаточно, чтобы дать нам преимущество… если он решит заговорить.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я почти небрежным тоном.
Мужчина сплевывает кровь на пол, его дыхание становится прерывистым. — Иди к черту.
Я медленно киваю, принимая во внимание его неповиновение. Это достойно восхищения, в некотором смысле. В конечном счете, это бессмысленно. — Дмитрий, напомни ему, зачем он здесь.
Дмитрий делает шаг вперед, хватает мужчину за волосы и оттягивает его голову назад. — Ты здесь, потому что связался не с теми людьми. Теперь ты расскажешь нам все, что знаешь о Черных Змеях.
Мужчина стискивает зубы, из его горла вырывается низкий рык. — Я лучше умру, чем предам их.
Я улыбаюсь, хотя в этом нет никакой теплоты. — Это можно устроить. Прежде чем мы дойдем до этого, давай попробуем что-нибудь еще.
Я делаю знак Дмитрию отступить, и он отступает, хотя и пристально следит за нашим пленником. Я приседаю так, чтобы мои глаза были на уровне с мужчиной, мое лицо в нескольких дюймах от его лица.
— Видишь, у тебя есть выбор, — тихо говорю я. — Ты можешь говорить, и, может быть, мы найдем способ облегчить тебе задачу. Или ты можешь молчать, и я позволю Дмитрию продолжить свою работу. Он любит свою работу, ты же знаешь.