Хорошо быть мной.
Через несколько минут Рания и её дети уходят, и мы ужинаем. Семейный ужин как совместные посиделки для нас обсуждению не подлежит. Когда я прихожу домой, Рейган бросает писать, и мы вместе готовим. Дети валяют дурака, а мы пропускаем стаканчик вина или два, при условии, что Ри не беременна. И мы вместе ужинаем. Семь дней в неделю. И когда дети подрастут, я буду продолжать настаивать на этом, как бы они ни злились. Я вырос без ужинов, и будь я проклят, если у них будет то же самое.
Поужинать, посидеть и почитать новые главы, которые написала Ри. Уложить мальчиков спать.
Уложить мальчиков спать. Три слова, которые легче произнести, чем воплотить в жизнь. Томми хочет досмотреть свою передачу, а Хэнк… просто Хэнк. Изворотливый и несговорчивый. Сонный, но спать отказывается. И когда я его вроде усыпил, он просыпается, как только я выхожу из комнаты.
В результате всего этого я прихожу, когда Рейган уже спит в своём кресле под Nineteen Kids и Counting, игра которых повторяется на TLC.
Я осторожно ее шевелю:
— Детка. Проснись, Ри.
— М-м-м.
— Давай, малышка. Просыпайся, — я целую уголок её рта, трясу за бедро. — Пора спать.
— Я сплю.
— Да, но только не в постели.
— Щас-щас.
— Давай, секси бэби. Время спать.
— Секс? — тут она оживляется. — А ты уложил Хэнка спать?
— Конечно.
— Тогда что мы здесь делаем? — она протягивает руки и с моей помощью встаёт.
Мы поднимаемся наверх, и я «помогаю» ей подниматься, ощупывая ее задницу. Что мне больше всего нравится в беременной Рейган, так это то, что ее сиськи и задница становятся больше и мягче, и если ты – это я, это чертовски хорошо. Поэтому я использую любую возможность, чтобы «нащупать и растлить» ее, как она выражается. Любым способом. Рейган это нравится. Она отбрасывает мои руки и говорит: «Не перед детьми, ты, похотливый пещерный человек», но когда дети спят, а мы одни в постели, она поет совсем другую песню.
Громко.
Сегодня она сонная. Ползёт. Еле-еле поднимается по лестнице, шаркая и возясь по дороге с ночнушкой и ливчиком. Я помогаю. Хе-хе, теперь это так называется. Раздевать её – мой любимый вид помощи. Она идёт в туалет, потом вылезает из штанов и трусиков, заползает в постель. Я тоже освобождаюсь от одежды, смирившись с предстоящим сном. Но всё хорошо. Прижиматься к ней почти так же приятно и, в некотором смысле, даже лучше.
И вот потом, когда я уже практически сплю, она чуть отстраняется и поворачивает голову, чтобы сказать:
— Ну что, пещерный человек? Чего же ты ждешь?
И я прижимаюсь к ней. Рейган стонет. Я притискиваюсь ещё немного. И вдруг она встаёт на четвереньки – её любимая поза, особенно когда она беременна. Кладёт под щёку подушку, подаётся ко мне. Вводит мой член в себя. Боже, она такая узкая… Не знаю, как ей это удается, но она очень тесная даже после двух естественных родов. Она сжимает меня, когда я скольжу в неё, стискивая так сильно, что я едва могу двигаться внутри неё, но это так офигенно, так хорошо!
Мы находим ритм, движемся вместе в знакомом блаженстве, которое всегда ново.
Только на этот раз я запнулся и выскользнул, случайно выйдя целиком. Рейган задыхается и бросается вперёд, а затем, когда я начинаю отступать, кричит:
— Стой! Боже… погоди. Просто подожди, — она опускает голову между плеч, выгибает спину и прижимается ко мне. — Попробуй ещё раз. Медленно.
— Ты уверена?
Я слегка толкаюсь в неё, и она стонет. Отталкивается от меня, задыхается. Пауза. Я стою неподвижно, Рейган выгибает спину и снова приближается ко мне, и я в деле, но только намеком. В ней только кончик, но, ебать, ему так туго…
— Ты напишешь об этом? — спрашиваю я, задыхаясь, постанывая.
— О, боже... чёрт возьми, Дерек. Да…
— Я ведь не делаю тебе больно, правда? — не могу не сгибать бедра, всего лишь слегка.
— О-о-о-о-о. Нет, — она делает паузу, замирает, а затем подаётся ко мне, так что я проскальзываю немного глубже.
На этот раз её стон – это задыхающийся шёпот, который говорит мне, насколько она близка. Я склоняюсь над её спиной, тянусь рукой вниз, между её бедер, и на ощупь нахожу её возбуждённый центр, так Рейган любит больше всего. Едва касаясь, как перышком, делаю медленные круги вокруг клитора, почти невесомо. А потом, когда она начинает корчиться и визжать, я давлю вниз быстрыми движениями. Она кончает, крича, и я погружаюсь глубже, и она кусает подушку, заглушая громкий вопль экстаза.
И вот тогда я, в свою очередь, взрываюсь, стону, задыхаюсь, ругаюсь и молюсь ее именем...
Мы молчим, пока оба падаем на землю с головокружительной высоты. Наконец, когда я начинаю задаваться вопросом, не заснула ли она вот так: на животе, на коленях, замечательной задницей вверх, она шевелится.
Рейган плюхается на бок, двигая меня.
— Обними меня.
Я обнимаю.
— Я люблю тебя. Очень сильно.
— Это потому что я потрясающая.
— Да, воистину так.
— И ты тоже.
— И я.
Несколько мгновений тишины, и я думаю, что она спит. Я уже почти заснул.
— Дерек?
— М-м-м?
— Если это девочка, мы можем назвать ее Ида?
— Конечно, любовь моя.
— Ида…, а какое выберем второе имя?
Я долго не отвечаю, борясь со сном.
— Не знаю.
— Дерек.
— Детка. У нас впереди ещё пять месяцев!
— Дерек.
— Господи. Хорошо. Элизабет.
— Почему?
Я мычу в отчаянии:
— Не знаю, детка. Мне просто нравится это имя, — я зеваю. — Ида Элизабет Уэст.
— Замечательно.
Рейган
ОбожемойсвятыйИисус! Роды никогда не бывают безболезненными. Меня разрывает изнутри. Кажется, я сломала Дереку два пальца. К счастью, это не страшно. Он не жалуется, замечательный человек. Держится, целует мой потный лоб и считает мои толчки.
— Раз... два... три... четыре... пять... шесть... семь... восемь... девять... десять. Хорошо, детка. Почти получилось, — его голос низкий и успокаивающий, прямо у меня в ухе.
— Ты её видишь? Она показалась? — я в безумии и отчаянии. Девять часов мучений и работы, и я готова к тому, чтобы эта маленькая девочка вышла из меня.
— Почти, моя любовь. Уже почти. Ещё одно усилие, — он заглядывает мне между ног. — Да, я вижу её головку. Её макушку.
— Тогда не одно усилие! Ещё тужиться… — я тяжело дышу.
— Ты почти это сделала, детка. Просто думай о «потужиться ещё».
— НЕ НАДО МЕНЯ ОБМАНЫВАТЬ!
— Ты почти вытолкнула её, детка. Правда. Ещё пара толчков, и она выскочит, — он вынимает свою руку из моей, сгибает-разгибает её, чтобы восстановить кровообращение, снова берёт меня за руку. Начинает считать: «Раз, два, три…»
Я перестаю слушать отсчёт, сосредотачиваюсь на потугах. Каждая мышца в моём теле работает только на одно: толчок! Толчок! Толчок! Не дышать, не кричать – ничего, кроме выталкивания.
Дышать, вдыхать-выдыхать. Передышка. Забыть про всё и собраться с силами. И ещё одно напряжение. Я могу это сделать. Ещё раз. Один последний раз.
ТОЛЧОК!
И тут я чувствую, как что-то происходит, что-то внутри меня сдвигается и покидает мои пределы, исчезает давление, спазмы и жгучая боль пропадают, наступает тишина, бормотание врача и медсестёр, просьба подать ножницы… Шнур? Это шнур?..
И потом я слышу этот звук, этот сладкий вопль. Крик новорождённого – тонкий, высокий, сердитый и нежный.
Тяжесть на груди, запах крови и еще чего-то. Я открываю глаза и вот она, в руках доктора, измазанная и красивая.
Ида Элизабет Уэст.
Сестра Томми и Хэнка.
Я плачу:
— Ида. Привет, малышка. Добро пожаловать в этот мир.
Дерек с трудом моргает, его голос пресекается:
— Это прекрасное место – этот мир. В нём есть прекрасные люди, которые ждут тебя, чтобы любить.
Наши глаза встречаются, и между нами – долгая жизнь, полная любви, переданной одним взглядом.
КОНЕЦ