— Потом меня привели сюда, в зал заседаний, и оставили одного. Было абсолютно тихо, словно я попал в машину времени. Все убрано и аккуратно расставлено по местам, кроме этого кресла, — оно было отодвинуто назад. Для меня! И только когда я дотронулся до него, провел рукой по его спинке, когда понял, что никто не посмеет кричать на меня, когда я в него сяду, до меня наконец дошло. Это не просто другое кресло и другая работа, это единственное в своем роде место. Ты знаешь, я не робкого десятка, но, черт меня побери, если на минуту у меня не перехватило дух.
Наступило довольно долгое молчание, потом он шлепнул ладонью по столу:
— Не волнуйся, я уже пришел в себя.
Урхарт снова заговорщически рассмеялся, но Стэмпер выдавил из себя лишь натянутую улыбку: он ждал, когда поток воспоминаний иссякнет и приговор ему будет произнесен.
— Но к делу, Тим. Работы у нас много, и я хочу, чтобы ты, как и прежде, был со мной рядом.
Улыбка Стэмпера сделалась более естественной.
— Ты будешь моим председателем партии. Улыбка быстро сползла. Стэмпер не мог скрыть
своего замешательства и разочарования.
— Не беспокойся, мы найдем тебе какую-нибудь министерскую синекуру, чтобы ты мог сидеть за этим столом, — канцлера Ланкастерского герцогства или еще какую-нибудь муру вроде этой. Но сейчас я хочу, чтобы ты крепко держал в руках партийные вожжи.
Челюсть Стэмпера яростно заработала, пытаясь разжевать его аргументы:
— Но с последних выборов не прошло и полгода, а до следующих еще далеко — три, может быть, четыре года. Собирать газетные вырезки и мирить местных функционеров — вряд ли это лучшее применение моим способностям, Френсис. Ты должен это знать после всего, через что мы вместе прошли. — Это был призыв к их старой дружбе.
— Посуди сам, Тим. В парламенте у нас большинство всего в двадцать два голоса, а партию все еще раздирают противоречия после выборов лидера. Стоит нам получить неблагоприятные результаты опросов общественного мнения, и через три или четыре года от нашего большинства ничего не останется. На каждых промежуточных выборах от нас будут лететь клочья, и, если мы потеряем дюжину мест в парламенте, на нашем правительстве можно будет ставить крест. Если, конечно, ты не обеспечишь мне отсутствие промежуточных выборов, не найдешь какой-нибудь волшебной мази, которая не даст нашим досточтимым коллегам быть пойманными в борделе или схваченными за руку при растрате церковной кассы. Сгодится им и средство от старческого маразма.
— Это тоже не выглядит многообещающе для председателя партии.
— Тим, следующие два года будут для нас сплошным кошмаром, скорее всего мы не соберем достаточного большинства, чтобы проскочить через спад. Если для председателя партии это будет мучительно, то для премьер-министра станет вообще концом света.
Стэмпер молчал, по-прежнему сомневаясь и не зная, что сказать. Все его радостные предчувствия и розовые мечты разом развеялись.
— Дни нашего правления очень жестко сочтены, — продолжил Урхарт. — У нас будет небольшой подъем популярности во время моего медового месяца, когда сомнения будут решаться в нашу пользу. Но это продлится только до марта.
— Как всегда, ты точно все рассчитал.
— Рассчитал. В марте надо представлять бюджет — это будет скандал. Во время избирательной кампании мы всем надавали обещаний, и расплата по ним не за горами. Мы заняли у одного, чтобы расплатиться с другим, а теперь хотим пошарить в карманах у обоих. А им это не очень понравится. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Но это еще не все. Бруней подложил нам свинью.
— Что?
— Султан этого крохотного нефтяного княжества большой англофил и собрал у себя порядочную кучу фунтов стерлингов. Он верный друг королевства, но, к сожалению, у него есть и свои проблемы, хотя он в курсе того, в какой трясине мы сейчас сидим. Султан намерен выбросить на рынок часть своих фунтов, по крайней мере три миллиарда, которые разбегутся по биржам, как беспризорные дети. Результатом будет падение курса фунта, которое продлит спад, по крайней мере, еще на год. По старой дружбе он согласен сделать это только с нашего разрешения и в указанное нами время. Но до объявления следующего бюджета.
У Стэмпера пересохло в горле, и он сделал судорожный глоток.
Урхарт снова рассмеялся, на этот раз с горечью:
— Но и это еще не все, Тим! Из офиса генерального прокурора нам доверительно сообщили, что слушания по делу сэра Джаспера Харрода начнутся в суде сразу после Пасхи. Это двадцать четвертое марта, можешь не заглядывать в календарь. Тебе известно про сэра Джаспера?
— Думаю, только то, что известно всем. Мультимиллионер, сколотивший состояние собственными руками, председатель крупнейшей в стране компании по прокату компьютеров. Тесно связан с правительственными учреждениями и местными властями. Обвинялся в даче больших взяток ради получения контрактов. Помнится, щедрый меценат, за что и получил рыцарское звание.
— Свое рыцарское звание, Тим, он получил как один из главных жертвователей в кассу нашей партии. Верных и многолетних.
— Так в чем же дело?
— Он откликался на наши просьбы всякий раз, когда мы были в нужде, и теперь ожидает, что мы отплатим ему тем же. Потянем за нужные ниточки, ведущие в прокуратуру. Мы, разумеется, сделать этого не можем, чего он не хочет понимать.
— Я знаю, что, кроме того…
— Он говорит, что, если дело дойдет до суда, он назовет цифры своих пожертвований партии.
— И что же?
— Которые делались наличными и доставлялись в чемоданах.
— Боже, какое дерьмо!
— Столько дерьма, что всех нас ждет острый геморрой. Он давал деньги не только штаб-квартире партии, но и на предвыборную нампанию почти всех членов кабинета.
— Вот именно. И все эти деньги не указаны в отчетах о расходах на предвыборную кампанию.
— В моем случае, — он поднял бровь, — все тщательно регистрировалось, и мне не страшно публичное расследование, но мне рассназали, что наш министр торговли, который сегодня во второй половине дня займет свое место за этим столом, употребил деньги на то, чтобы откупиться от скандальной любовницы, которая грозила предать гласности кое-какие компрометирующие письма. Он расплатился с ней векселем, который был погашен и в настоящее время находится у Харрода.
Стэмпер откинулся на спинку кресла, балансируя на его задних ножках и словно пытаясь оттолкнуть от себя эти неприятности.
— Боже, Френсис, это дерьмо вот-вот выльется нам на голову, и ты хочешь, чтобы я стал председателем партии? Если тебе нет до этого дела, то мне, может быть, лучше попросить политического убежища в Ливии. Ты говоришь, к Пасхе? Да нас от этого дерьма не спасет даже вознесение на небо!
Он вяло и безнадежно махнул рукой. Но Урхарт напряженно наклонился вперед, вся его фигура выражала сосредоточенность и решимость.
— Совершенно верно, к Пасхе. Это значит, что мы должны опередить их, Тим. Пользуясь медовым месяцем, разгромить оппозицию, опередить начало спада и обеспечить такое большинство, которое продержится до тех пор, пока все эти неприятности не останутся далеко позади.
— Ты говоришь о выборах? — Голос Стэмпера прозвучал еле слышно.
— В середине марта. У нас ровно четырнадцать недель и только десять недель до того момента, когда я должен буду объявить о них. Я хочу, чтобы на это время в качестве председателя партии ты крепко держал руль избирательной машины в своих руках. Нужно составить планы, найти деньги, утихомирить противников. И все это сделать так, чтобы они ничего не заподозрили.
Кресло Стэмпера шлепнулось на передние ножки, словно знаменуя его пробуждение ото сна.
— Чертов председатель партии.
— Не волнуйся, это только на четырнадцать недель. Если все пройдет гладко, ты выберешь любое министерство, которое тебе понравится. А если нет, всем нам придется подыскивать себе другую работу.
— Это просто ужасно!
Окидывая взглядом комнату, Элизабет Урхарт презрительно повела носом. Прошло уже несколько дней, как Коллинриджи увезли свои последние вещи из небольшой квартиры на верхнем этаже дома 10 по Даунинг-стрит, предназначенной под личные покои премьер-министра, и гостиная теперь имела вид номера трехзвездочной гостиницы. Ее начисто лишили индивидуальности, которую увезли в упакованных чемоданах, а то, что осталось, было в полном порядке, но в эстетическом отношении напоминало зал ожидания железнодорожного вокзала.