Из поколения в поколение богатело боярство. Уже давно важнейшие должности посадников стали наследственными в немногих боярских фамилиях. Бурлило и шумело новгородское вече, передавая посадничество из одних боярских рук в другие. Посадники сменяли друг друга, боярская власть крепла с каждым десятилетием.
Поход новгородцев на Двину. Миниатюра из Голицынского тома Лицевого летописного свода. Рукопись XVI в.
Не только в далекую Югру и Печору ходили за добычей дружины новгородских «молодцов». «Ездиша из Новаграда люди молодыи на Волгу... того же лета приехаша вси здрави в Новъгород»,— сообщает под 6874 (1365/66) г. новгородский летописец. О целях «поездки» он деликатно умалчивает, но считает нужным подчеркнуть, что она была совершена «без новго-родьчкого слова», т. е. без официального разрешения вечевых властей. По словам того же летописца, воеводами у «людей молодых» были «Есиф Валфромеевич, Василий Федорович, Олександр Обакунович» — хорошо известные в Новгороде представители боярских родов. Для посадников степенных и старых, стоящих у кормила Господина Великого Новгорода, экспедиция на Волгу едва ли была тайной.
Что же делали на Волге «молодыи» удальцы? Об этом можно узнать от другого летописца, московского. «Проидоша из Новагорода Волъгою из Великого полтораста ушкуев с разбоиникы новогородскыми, и изби-ша по Волзе множество татар и бесермен и ормен. И Новъгорад Нижний пограбиша, а суды их, кербаты и павозки, и лодьи, и учаны, и стругы, все изсекоша. И поидоша в Каму, и проидоша до Болгар, тако же творяще и въююще». Московский летописец называет вещи своими именами — в его глазах новгородские «люди молодыи» не более чем разбойники. С этим неделикатным определением трудно не согласиться. Жертвами ушкуйников стали мирные купцы с товарами — и татары, и «бесермены», и армяне. Разграбили они и город Нижний Новгород — форпост Русской земли в Поволжье. Наряду с «кербатами» иноземных купцов «молодцы» из Новгорода рубили и секли русские суда. Точно так же «молодцы» разграбили землю булгар, своего рода буферное государство между Русью и Ордой, и перенесли свои подвиги на Каму... Скупыми, но выразительными штрихами московский летописец нарисовал картину крупномасштабного феодального разбоя — картину, типичную для позднего средневековья и хорошо знакомую не только Русской земле. Теперь понятно, почему новгородский летописец пытается сделать вид, будто бояре не знали, куда это и зачем отправляется с лихими молодцами в полутораста ушкуев предприимчивый Есиф Варфоломеевич: уж очень не хотелось новгородской господе признать свою ответственность за разбой на Русской земле, которую и без того непрерывно разоряли то татары, то литва, то немцы, то шведы, то собственные князья в бесконечных феодальных распрях.
Поход Есифа Варфоломеевича и его «дружины» закончился успешно — разумеется, для новгородской господы, а не для русских купцов и их контрагентов и не для жителей Нижнего Новгорода. Боярская казна обогатилась товарами, захваченными на Волге.
Шел август 1375 года. Великий князь Дмитрий Иванович (которому вскоре предстояло стать Донским) со своими полками обложил Тверь — решался вековой спор о первенстве на Руси. И Ольгерд Литовский, и фактический правитель Орды Мамай поддерживали Михаила Тверского. А на стороне Дмитрия Московского была Русская земля и сами тверичи, которые «в злоблении» на своего не в меру честолюбивого князя послали к Дмитрию Ивановичу «с челобитьем, прося миру и даяся во всю волю великого князя». Победа Дмитрия была полной, бесспорной и бесповоротной, тем более что он, проявив редкое для средних веков великодушие (а также ценимые во все века здравый смысл и политическую дальновидность), «не въсхоте видети раззорение града и погыбели людскые и кровопролития християном», пощадил Михаила и заключил с ним мир. Теперь-то первенство Москвы было обеспечено, что и подтвердилось пять лет спустя на залитом кровью Куликовом поле.
Господин Великий Новгород признавал великого князя всея Руси своим сюзереном: по зову Дмитрия Ивановича новгородские полки отправились под Тверь «изводя честь своего князя». Правда, они подоспели к самому концу осады и стояли под городом всего четыре дня (а осада длилась месяц).
Но гораздо важнее было другое. В те же самые августовские дни снова «из Великого Новагорода идоша разбойницы в 70 ушкуев». Воеводами у них на этот раз были некий Прокоф и еще какой-то «смольянин», которого московский летописец не знает по имени. Первому удару подверглась Кострома — великокняжеский город, защищаемый воеводой Александром Плещеем, родным братом митрополита всея Руси Алексия. Подойдя к городу, ушкуйники высадились на берег. По словам московского летописца, у Плещея было более пяти тысяч воинов, включая сюда вооруженных костромских горожан, а ушкуйников — всего две тысячи. Но Прокоф — ушкуйник — оказался смелым и искусным полководцем, который сделал бы честь любому войску. Половину своих сил он пустил в обход, и они, обойдя костромичей лесом по можжевельнику, неожиданно ударили им о тыл. Как почти всегда в таких случаях, началась паника. Воевода Плещей проявил себя далеко не лучшим образом... Не отдав никакого распоряжения, «выдав рать свою и град покинув», он позорно «беже». Видя такой пример, побежали и его «людие». Разгром был полный. Одни были убиты на месте, другие «по лесом разбегошася», третьи же оказались в плену —ушкуйники их «имающе, повязаша».
Новгородцы подошли к беззащитному городу... И тут храбрый воевода .Прокоф и его «молодцы» показали себя с другой, значительно менее геройской стороны. Целую неделю шел беспощадный грабеж русского города. Кострома была обчищена дотла. «Вся сокровенная» и «всяк товар» были разделены на две части — «лучшее и легчайшие» ушкуйники взяли с собой, а все прочее — «в Волгу вметаша, а иное пожгоша». Но этого мало. Новгородские «молодцы» «множество народа христианского полониша». «Мужей и жен, и детей, отрок и девиц» повели они с собой, в дальнюю сторону...
Под Нижним Новгородом ушкуйники громили торговые караваны, секли «бесермен... а християн тако же», захватывали полон с женами и детьми, грабили товары... Вошли в Каму, грабили и там... Вернулись на Волгу, и тут, в царстве булгар, «полон христьянский весь попродаша». Освободившись от живого товара, ушкуи быстро бежали вниз по Волге, грабя, убивая и захватывая в плен всех по дороге. Так они весело домчались до самого устья, «до града Хазиторокана» (теперешней Астрахани). И тут подвигам бесшабашной вольницы пришел конец — «изби их лестью князь Хазитороканский, именем Салчей». По словам летописца, коварный князь обманом истребил ушкуйников всех до единого и захватил все их «именья».
В русской летописи трудно найти другую картину такого беспощадного разбоя, такого безбрежного, откровенного насилия и грабежа, не сдерживаемого никакими препонами — ни национальными, ни конфессиональными, ни моральными, ни политическими... На широкой Волге стоял стон от «подвигов» новгородской вольницы, шли ко дну и пылали суда с товарами и без товаров, разрушалась тонкая, хрупкая нить торговых связей, столь важная и для Русской земли, и для ее соседей, ручьями лилась кровь — и русская, и «бесерменская», и «бесерменские», и русские люди превращались в живой товар. Налет Прокофия и его дружины смело можно сравнить с ордынским нашествием среднего масштаба. А ведь от экспедиции Есифа Варфоломеевича этот налет отличался только в деталях — главным образом, своим финалом. Опьяненный кровью и победами, Прокоф вовремя не повернул обратно, в отличие от своего более предусмотрительного предшественника...