Поверьте, после такой информации, общество несколько поднялось духом. Также было сообщено о том, что начата «охота» и в случае обнаружения «какой-то живности, в небе, аль на земле - неуклонно сообщать, дабы и получить мясо».
Ни Леонид, ни Евгений, ни названный доходяга, не справлялись с жуткими симптомами отравления мускатным орехом. А выглядело это чудовищно. Нервная система стонала и просила о помощи. Весь пищеварительный тракт был в буквальном смысле этого слова сожжен. Сознание с каждой минутой уходило куда-то, не собираясь возвращаться. Слишком большая порция этого, как оказалось, наркотического средства убивала печень. Галлюцинации наверняка присутствовали и лишь усиливали беспомощное положение. Глаза умирающих практически ничего не видели. Присоединились и судороги. Буквально за полчаса, люди превратились в «ужаленных черной мамбой», хотя нет, все же там было все еще куда страшнее, по иной природе токсинов.
Конечности испытывали бесконечные судороги. Гипертермия и все иные - так известные наркологии - науке отравлений, симптомы оставались на месте. Вообще - такая реакция была очень ускоренной, ведь граф осознавал, что от нескольких орешков торкало примерно через три часа, да и причем несколько часов, затем обрушивая синдром обезвоживания и дикой боли в голове. А здесь была уготована смертельная, но тоже растяжимая во времени, дозировка. Понасенков заглотнул не менее тринадцати орехов, в той или иной форме.
Вокруг Леонида билась в истерии, уже понимая, что, в таких условиях ничем не помочь, его жена - фельдшер по образованию. Она пыталась спасти его, пытаясь проделать промывание, спускаясь к реке, набирая воды в свои маленькие ладони, проклиная всех тех, кто ушёл, и пытаясь проделать эту тривиальную процедуру. Ее призвание по жизни не могло оставаться эгоисткой, вернее, безразличной, и к другим жертвам - она тщедушно пыталась их стащить друг к другу и проделывать то, что она считала за спасение.
Тем временем двести тридцать человек отошли на достаточное расстояние, чтоб не слышать возгласы бедной женщины.
Ее лицо выдавало желание мстить, убивать - и это было предсказуемо, как для мужчины. Но такая хрупкая, можно сказать девчонка еще, боролась с невидимым врагом, стоя коленками на каменистой, мало чем похожей на почву, поверхности.
Она падала, билась, выливала воду и бегала, заливая насильно, сквозь рвотные массы, живительную влагу. И так несколько десятков, если не сотен раз. Но этого было недостаточно. Она дралась за каждого - несмотря на то, что ее муж, в общем-то, недолюбливал эдакого выскочку, которым был Евгений Николаевич Понасенков, на что и нарвался, правда не от него самого, но поплатились по-братски, вместе, да и еще каким интересным, душераздирающем от синергии смеха и сочувствия, способом!
Она, Татьяна, разрывалась между тем, чтоб побежать за тварями, которые напоили, накормили, и бросили его мужа, и между прочим - не менее важным. Ноги вели к злополучному ручью, который напоминал о своей реальной натуре, каждый раз, когда ее серые глазенки сталкивались с крестом и холмиком, расположенным к непосредственной близости от склона. Ее быстрый бег, откуда-то взявшаяся энергия, и легковесность, не давали повода для обрушения. Пробежал бы к этому ручейку кто-то другой - точно был бы снова обрушение сели.
Но нет, не так много препятствий, хоть что-то. Часть мозга говорила о том, что спасти скорей всего не удастся, а лопаты уже забраны, а более оптимистичные мысли формулировались на мысли догнать, взять ружье и убить. Но как это сделать? Да и возможно ли. Надо было спасать мужчин - все это она отбросила куда-то вперед, в приближающееся будущее. Ситуация не улучшалась. Долгие минуты борьбы не давали видимых результатов.
Кто-то бредил, усилился ветер, солнце вновь скрылось и не рассчитывало на скорое возвращение, кажется, вновь прибрежную горную цитадель штурмовала невидимая рать. Хотя все это было овеяно лишь романтизмом, который до сих пор не выбился из ее скверной душеньки. Она оставалась одна с полуживыми трупами. Действительно, дела были неважнецкие.
Леонид умирал, разрывающая боль в области грудной клетки являлись агонией. Пухловатый господин Понасенков находился в куда в более лучшем состоянии.