«Мозг нуждался в положительных мыслях. Аннушка уже не шла, я тащил ее на себе. Жена заболела и еле передвигалась. Не менее трети окружавших меня людей выглядели так, как те бедные польские детки, вылезшие с подвалов, в которых находились полтора месяца, тем летом пятнадцатого года. Я пытаюсь вспомнить прошлое, которое насытить меня чем-то теплым изнутри, но та обстановка, которая ежечасно усугубляет наше положение и не позволяет ничего путного вспомнить. Возможно, проблема во сне. Меня стало сильно раздражать человеческий голос. Мы то спускаемся, то опускаемся в какой-то ад. Теодор сказал мне, что мы очень быстро истощаемся, крайний день жизни приближается с космической скоростью. Иногда я впадаю в состояние ступора, сознательно, превращаясь в каменную статую. И это всего пять дней без еды.
Сильно пекут ноги, они устали. Хотя мы не так много и прошли за это время. Нельзя и сказать, что это влияние воздуха и высоты. Ночью в скале я понял, что не терплю, совершенно, звуки капель, меня разрывало, руки трясло. Нервная система не в порядке. Я не узнаю и Генриха Вячеславовича, он совершенно перестал говорить, вероятно, из побуждений экономии сил, но вы бы видели его лицо.
Это какая-то маска бледного цвета. Он сказал ночью лишь одно - без еды он скоро умрет, гораздо быстрее, чем все мы. У него какое-то заболевание крови, которое он ранее не писал. Когда мы уходили из грота, он направился в шеренгу "доходяг". Это новое явление в нашей жизни. Туда смиренно уходят те, кто уже потерял силы, но их тонкая ниточка жизни ещё не оборвалась. Ночью все думали, что по утром будет сплошной лёд и спуск станет невозможным.
Это радовало некоторых глупцов, а меня нет, вообще не радовало. Но утром я понял, что нам повезло. Зима ещё не набралась сил. Чего-чего, а лед был совершенно не нужен. Сегодня двадцать первое октября. Аннушке надо давать что-то теплое, но не дают даже кипяток. Нет ёмкостей и мало воды. Я думаю, что, если кипяток появится, кинуть в него хвои немного, может у нее есть целебные свойства. Или я не прав. Жена насупилась. Пишу знаками, на дощечке, как тогда, в греческой школе, промакивая их в остатки чернил вместе с небольшим количеством земли. Не помню, откуда эта тонесенькая дощечка из липы или ясеня.»
«Не могу вспомнить ничего толкового, данного мне в детстве, кроме правил того алфавита. Поражаюсь своей памяти и искусства забывать, с привала - мы уже спустились. Мы излазали всю небольшую площадку и не нашли ничего, за исключением небольшой, солоноватой на вкус травы, которая в миг была использована, без всяких мер предосторожности. Мой друг Афанасий, сам доктор, ползает сейчас вокруг меня и что-то приговаривает. Говорит, трава неплохая. Я не могу ее есть, желудок не принимает. Я пытаюсь жевать найденные мною шишки, однако мне это кажется не более чем глупой затеей по деструкции челюстей. А хотя, они уже рудимент, туда им дорога.»
---
«Если мы и доживём до календарной зимы, находясь на подобном этому подножном корму, то цинга убьет рано или поздно. Или что-то другое, например, волки и какие-нибудь медведи. Вчера их слышали днём.А я лишь звук дождя и скрежет сотен ног. Теодор считает меня счастливым человеком, так как он потерял там жену, однако я ему возразил, что лучше бы моя семья такое не видела. От нас уже воняет, мы превращаемся в зверей и этому видимо только начало. Всякий поход в "туалет" сопровождается невероятным стрессом, прежде всего для детей. Тяжело и старикам, женщинам... Ладно, кажется этому нет повтора. Завтра я попытаюсь стереть, то, что символьно набросил, и, если доживу, напишу что-то в таком духе. Будет моим холстом. Храни нас Бог.»
Река, наконец, насытила людей; и было принято сделать то, что можно было назвать перекличкой. С приглушённым голосом, вероятно от приема холодной воды, "несвежий графуша", упёршись обычной палкой длиной в три саженя, начал зачитывать содержимое своей, ещё более изрядно потрёпанной книжки. Интересно, в его голове была мысль использовать ее в качестве топлива для костра, вместо того, чтоб таскать ее в качестве неполного груза? Это было загадкой. Которая, мало кого интересовала. Попросив расположиться наиболее густо, компактно, чтоб его ставший уже глухим, неофициальным, голос, донёсся сквозь журчание реки, и были опрошены все, как можно быстрее, чтоб затем попробовать в настоящую охоту, за рыбой.