Дед, который представился Яковом Михайловичем - еще одним ничего не значащее для нас именем, очень спокойно и легко, непринужденно, с издевательским взором, направленным на отца, явно преследуя цель поглумиться над его слабостью, разделал мышонка, как полагается, вскрыв все его содержимое, чем, безусловно, усилил чувство отвращения у поймавшего его. Не знаю, что вызвало такое желать у этого человека, но смотря на него в тот момент, можно было точно констатировать растущее тошнотное состояние.
Вероятно, тому был виноват запах содержимого этого кусочка мяса и то, как дедуля бесцеремонно отобрал, пожалуй, лучший кусок себе, отдав на веточке какого-то хвойного кустарника сублимационную массу перемешанных косточек и вкраплений того, что было похоже на мясо. Немногие оставшиеся здесь, на берегу, и уставшие смотреть на продолжавшуюся охоту на бобров, решили взглянуть на то, что им не было доступно. Кто-то незаметно подобрал шкурку мышки, кому-то досталась голова. Не знаю, что они с ними сделали, но очень возможно, что это был использовано в качестве еды. Осталось лишь все это приготовить.
И тут конечно вновь вступило правило человеческого общежития. Костер надо были или ждать к вечеру, и то, уже, будучи на новом месте привала, либо сейчас, но за очередную долю. «Делиться» совершенно не хотелось в его случае. А с другой стороны, как донести такую «прелесть». Да и хотелось есть.
Но решил подождать, заодно в поисках способа сохранить содержимое нехитрой еды. Но мужчина все равно остался везунчиком в глазах семьи и остальных зевак. Ему повезло первому.
Хоть так. Вскоре ему повезло, один неизвестный ему человек, но с его коммуны, - условно разделенной группы людей, близстоящих при строе; в этом вынужденном странствии и чаще всего встречаемых за одним кострищем во время привалов.
Тот немногословно отдал кору, взятую с одиноко стоящего, при этом спрятанного со стороны берега мелкой порослью западного кедра, ангажированного названия туи складчатой, произрастающей на севере штата Вашингтон, Британской Колумбии и как оказалось редко встречаемой и здесь, в неуточненном картами юго-восточном регионе Аляски. В заросли тот господин пошёл весьма по прозаичной причине, однако обнаруженное интересное дерево с тремя стволами, к тому же богатое корой, твердой и качественной, не могло быть оставлено без его внимания. Он, не участвуя в охоте, по причине своей трусости перед водой, решил подготовить то, что можно было назвать в действующих реалиях за посуду. И действительно, дерево, ее красно-коричневая кора с небольшими редкими трещинками являлось весьма неплохим средством для того, чтоб быть альтернативой для грязных ладошек.
Неудачники, искупавшиеся по голову, догоняли бедных животных, но река преступно наказывала непрошенных гостей, отдавая предпочтение юрким речным собачкам - будто это были не вышеупомянутые твари, а какие-то коричневые доги, если таковые вообще есть в природе.
Но люди оказались настойчивее и погруженные практически полностью в воду, держась уже противоположного берега, отряд из четырех наиболее успешных, наконец, догнали и слегка перегнали зверенышей.
Те, несомненно, попытались скрыться под водой, но вот беда, прозрачная вода, набаламученная толпой, как на противоположном берегу, и устойчивое дно, лишенное как таковых камней, к удивлению, не дали возможности скрыться, видимо, по причине отсутствия норок и различных ходов на этой стороне. Тут действительно не было за что зацепиться, ведь чуть дальше по течению, по ту сторону берега были «домишки» - на деле кормовые площадки. Чуть поодаль, в густоте в небольшой каплевидной бухточке была замечена и «хатка», этих созданий, либо их ближайших родичей по роду. А таких было много. Необходимо было лишь поймать животных и добраться места стоянки, где почувствовать себя великим охотником и героем в глазах, сидящих и сухих, и мокрых, но так сказать «нефартовых».
Но ушам вянуть в предвкушении победы было нельзя, и дав отдышаться себе, заодно и жертве, плывущей на расстоянии вытянутой руки, правда, уточню, трехметрового богатыря из былин и небылиц, предстояло поймать, зацепить, желательно оглушить, а затем только возвращаться во хвалу себе.
Но не все было так просто, ведь вас догоняли, вплавь, ваши непосредственные конкуренты, все в ссадинах, в крови, в намокших и плохопахнущих, плащах и даже шубах - времени на раздевание не было, да и был ли смысл, ведь схватить переохлаждение в таком случае казалось еще более вероятным, чем без нее. Хотя, это было скорее психоэмоциональной оценкой, чем реальной. Одежда лишь мешала, и все благодаря своему покрою, свисавшему до ног, и казалось, что теперь она никогда не высохнет, разве что слегка подсохнет следующим летом. А бывает ли оно здесь и сколько длится, вопрос хороший, но без ответа. Да и о чем говорить, какое лето? Люди! Так много дней не выдержит никто.