До августа всеми делами руководители японцы, но как только прибавилось организационной работы, предшествующей грядущей эвакуации, поставили человека русского, уставшего от всего, но не умеющего отказывать.
Иван Савельевич - человек невероятной ширины души, и конечно ему пришлось заниматься расчетами сутками напролёт, кричать на работников, гонять их, скрывая свой тяжелый недуг, который стал проявлять себя, как только он, отошедший от дел, вновь принялся на работу, за которую в нормальное мирное время должно работать несколько молодых парней. Дефицит кадров был во всем. Позади четырехлетняя война и миллионы крестов и безвозвратных эмигрантов. Остаются, по обычаю своему - лишь самые старые или совсем молодые. «Пожилая республика» Дитерхиса трещала по швам не только из-за очевидных неудач на фронте, а и от этого немаловажного аспекта. Ведь умные не хотели заправлять баллом в разграбленной гавани, им же интересней было один раз махнуть платочком и уплыть куда-нибудь подальше. Ну или погибнуть в последние дни этой войны где-нибудь под Спасском.
Господин Фролов пытался всеми силами раструбить о пропаже судна, дабы этим вопросом занялись. Но нет. В спешно эвакуированном правительстве, они все лишь давали краткие отговорки, сославшись на текущие проблемы, да и на то, что все быть может и надо подождать - бить в тревогу не имело никакого смысла. Конечно, такое неубедительное невежество он не мог терпеть и за четыре дня до сдачи Владивостока, ощущая всеми фибрами души то, что испытывает всякий город, находясь в той или иной осаде, он попытался направиться к непосредственному руководству. И он вскрыл то, что никто не должен был знать.
Естественно дело было в том, что никого из них не оказалось, а нервные собачки в виде секретарей, уматывались из здания, с небольшими коробками.
Перед входом в здание временного «адмиралтейства» пылали документы, правительственное здание было огорожено забором. В него можно было еще попасть, предъявив пропуск.
Но прежде, благодаря, до сих пор работающему, бюрократическому принципу, надо было естественно получить, пройдя определенное расстояние, и проделал кучу ненужных махинаций. Но он все же получил его, несмотря на стеклянные глаза милых девушек, занимающихся этим. Ведь и они собирались бежать - работая свой последний день. И этот человек был первым и последним, кто пришел к ним за «разрешением».
Седовласый дедушка в портянках, взъерошенный и с красными глазами - пережитком двухмесячных расчетов, который он делал практически в одиночку, если только не считать за помощь, старания местного счетовода, помогавшего иногда в сложных ситуациях.
А они были всегда, и во всем. Сопроводив расчетами по провизии на шестнадцать пароходов за такой короткий срок в то время, лишенное автоматических средств, он был раздавлен, прежде всего интеллектуально. Все два с лишним месяца он самоотверженно работал по пятнадцать часов не только над этим, а и даже над картами. Он возвращался к зданию «правительства». Но вдруг забыл, что забыл взять то, что написал этой ночью - большое письмо-обращение, размышление и понукание к действиям насчет выяснения судьбы корабля. Пришлось идти. Владивосток заливало. Он едва шёл по пустой брусчатке одной из центральных улиц, в своем нехитром одеянии.
Сердце болело сильно. Но Иван Савельевич шёл, стремясь помочь. Он был единственным, кто вспомнил о судьбе корабля. По самым неблагоприятным расчетам пароход должен был быть в Ванкувере, о чем, конечно, даже в такой ситуации, обходными путями должны были рано или поздно, но точно к этому дню узнать здесь и вздохнуть с облегчением. Ведь маршрут парохода была экспериментальным, по нему шло всего три корабля, и то, один из них - немного иначе. Будучи в прошлом картографом, Фролов являлся противником такой линии. Но как обычно, кто-то посчитал интересным сделать эксперимент и повести судна именно так.
Конечно, Иван волновался не только за «Гельвецию», а и за ушедшие позднее два корабля схожего класса. Их судьба также пока в Владивостоке была неизвестна. Да и скоро «отправлять» будет некому. Но об этом узнают не все, так как сообщение о том, что если сеанс связи с Владивостоком не будет налажен, то «отправлять» в Харбин или в Японские города было поручено судам, уходящим из бухты Золотой Рог лишь с четвертого октября.