Ведь так и сердце бьется иначе, когда те устремляются ввысь, удерживаясь ногами, разве что за островки, интересного, не всегда заметного с расстояния, «кукушкина льна», и не такого, казалось бы, совершенно обычного, зеленого или желтоватого в отмирающем виде, увиденного вдоволь ранее, а идентичного по цвету на серу, погруженную в воду, а затем выброшенную и отбракованную, на землю, каким-то заводчиком на радость мальчишкам, с радостью своей проданной кому-нибудь на всякого рода службу, а скорей отданной взамен на безделушку, вроде той же фурчалки. Поверхность скалы при внимательном осмотре баловала и беловатым налётом того, что можно было обосновать за соль, однако пробовать не решились - несмотря на растущую потребность в ней и дефиците пище, неудовлетворяющей потребностям.
Потливость, на кой лад она вообще нужна была, в такую предтечную зимней, погоду, наблюдалась у всех - и не только по причине чертовской борьбы с огненным жаром, а вернее тем, что возбудило его в телах людей. Скошенные лопаты и подмерзшая в этом, странном местечке, земля, не позволяла совершенно проводить подготовку под захоронения. Увы, но тащить дальше тела упокоенных, чьи сердца не смогли осилить невидимую болезнь, все пополнялись.
На подходе было еще двое - скверно чувствующих и совершенно обессиленных, даже по разумным рамкам того дня, среди тех, кто сидел сейчас на этом, тундровом местечке или степном - здесь трудно было определиться.
Мало кого манила скала, нависающая над речкой, разве что своим взглядом и храбростью отважных, кричащих, и показывающим руками с ощутимой высоты. Но голоса отбивались об невидимые барьеры, и искажались в этом холодном воздухе, отдаваясь смехотворными репликами озлобленных «альпинистов». Спускаться было куда сложней, чем подниматься, в любой миг, имея возможность свалиться и уже никогда не встать. Река, об которую уперлась скала, спокойно текла дальше, однако скрывая одну, не самую важную, с одной стороны, но весьма примечательную перемену - с ярко выраженным поворотом далее, в паре километров. Примечательно, что забравшихся и уставших от подъема парней застала одна неприятность, наступившая, однако невероятно странным образом весьма быстро, по дуновению ветра, едва проникшего через горный хребет. Пока на земле копошились, а дозорщики внимательно осматривались к высоте, находясь в сидячем положении, держась одной рукой на самую верхнюю ветвь дерева, где-то над головами всех участников тех событий, включая и мертвых, и живых, парила темная облачность, которая, к слову, не мешала людям. Видимость была достаточной, но и довольно ограниченной в вертикальной перспективе, если так, собственно, можно сказать.
Ведь мало кто тогда смотрел высоко вверх, ведь первоначальный взор заявленного захвата эмоций, поразивших легким головокружением лиц особо боящихся высот, на земле, не мог сказываться долго, и мало- помалу спускался к делам на земле, под ногами или на уровне глаз.
Ощущая, как руки стали неметь от легкого, но вдоволь коварного мороза, иголками пронизывающего руки, люди, стали более активно копошиться, получив легкого пенделя под зад, безвозвратно тикающего устройства обратно отсчета приходящей ночи.
Дозорные, в это время, ощущая не меньшее порабощение холодной болью, от недостаточной двигательной активности, имея на себе скверную одежду - ведь были то «рангом» ниже; отходили от захватывающего в локальном представлении подвига, присматриваясь уже рациональным взглядом к местности вокруг.
Стали очевидно, а не фрагментарно, на фоне учащенного сердцебиения, приспособления и скрытого страха, высматриваться такие же нехарактерные прогалины в лесу, заполненные низкорастущей и отмирающей растительной прошедшего лета, напротив реки, и чуть поодаль расположенные «виды» дальнего плана, еще украдчиво, аккуратно, там, где она, величественная царица, спасшая от голода и непременно ведущая к теплому дому, чаю и спасению, по воле Божьей и неосознанному велению людскому, резко поменяла свое русло, повернув то ли на север, то ли на юг, да или вовсе на восток или тот же запад.
Присматриваясь и прищуриваясь, балансируя на самом «шпиле» этого каменного собора, живущего своей непременной и вечной жизнью, жадно поглощая каждый звук, и отражая его по-своему, не поддающемуся вычислению закону, спускающемуся к земле, молодые люди все же усмотрели некую странность, химеру, на краю горизонта, там, где туман и все же те же величественные деревья нарушали возможность лицезрения и зрительного объятия с некоторым камнем, за которым скрывался какой-то силуэт, явно не похожий на скалу, берлогу, а больше всего на землянку, едва выпирающую из под земли, но непременно то, что было сделано под патронатом человеческим и с непосредственным его участием. Кричать было бессмысленно, а размахивать руками совершенно надоело. Там, внизу, в метрах эдак семидесяти, побратимы уже и не смотрели на своих орлов горных, с таким искушением и с таким уважением, как еще какое-то время назад.