Эти муравьишки занимались все тем же, чем и ранее, благостно лишь то, что хоть не срывался дождь, хотя вот нос был весьма в мелких каплях, равно как и лоб, вряд ли потеющий, разве что из-за того же фобоса. Платочков не было, так как конфисковано на всякие нужды еще давненько, и непременно осмотрев все оставшееся, более скучное и однообразное, совершенно безликое, раззадориваемое лишь берегом всей те же водной гряды и небольшой полосы берега, уже пройденного и насильно забываемого прямо сейчас, сразу и без всякого замешательства, те, не понурив голову, однако и не без большого интереса и воодушевления, стали спускаться, без фан-фар и ликований, присматриваясь к горящим кострам, разведенным для того, чтоб обратить неудачные попытки борьбы тонкого листового металла об примерзшую землю во что-то стоящее дела. Примечательно, что народ не терял надежды и воспитания своего, не оставляя своих же подобных, уже явно мертвых, и хороня по всем канонам. Но вот и они, правила этой процедуры, нещадно деградировали, под воздействия бесполезности
«Просека в лесу показалась нам весьма необычной. Привыкшие к бескрайнему всевластию камня и дерева и смирившиеся с перманентным поиском признаков другой, настоящей, жизни, собственно заметив довольного широкую, но прежде продолговатую плащину, поляну, раздирающего великий лес, с редко встречающимися и уже отмершими к данному дню кустарниками, и стеблистой травой, полусгнившей до основания, вовсе не собиралась быть намеченным путем для всех нас. Сознание, аль то, что вкладывал я в это дело, вскоре стало придумывать оправдание любопытству, вызванному неопределенностью, что же там, дальше, чертовски непонятно, ведь эта территория устремлялась дальше, до конечной точки видимости оставляя ничего, кроме порубанной кем-то или чем-то «дороги», «лесоразделом». »
Но все дожидались тех юнцов, спуск которых все затягивался и затягивался. Проблема вершины испугала ребят, а обдуваемый морозный ветер - на этой, казалось, не такой уж и высокой, в сравнении конечно, высоте он присутствовал.
Исцарапав руки об блеклую шероховатость, парируя на скользких участок и забирая в легкие воздух на небольших озерцах относительного благополучия - на все том же, лишайнике-хамелеоне, лучшем коврике, на, в меру, отвесном склоне этой скалы, все время обманываясь, и держась за воздух, все тот же прелестный холодный камень, они кричали вниз, пытаясь сказать то, ради чего отважились на этот поединок с судьбой. Скошенные руками небольшие льдины, и вызывали непонимание тех, на чьи головы это сокрушалось. Поздней осознание придет, равно как и понимание, и многие те, кто сейчас сгорал от внутреннего жара, в этой пустоши поздней осени, опробует данное средство, утешаясь, возможно последний раз.
А кто-то таким образом спасёт остатки еды, все же подчиненной и в таких условиях процессам разложения, гниения.
И человек, как известно, не гиена, долго не протянет на таком корме. Хотя и здесь скорей успокоение личностное, коллективное, дабы думать, что веса много несешь ты за собой, хотя чего уж там, две задние ноги, да часть ребра, вот весь остаток, а впереди обед, и поминки, ушедших снова вдаль, не попрощавшихся с живыми.
А те крупицы, опорожненные случайным образом с карманов, по воле всё той же судьбы, затерявшиеся в надежде спасения от съедения, невольно стали тем самым жребием, раскинутым на это распутье, на этом странном перекрестке, где продуваемый ветер уносил с собой все теплоту едва нагретого пара, заодно скидывая со всех облик манящего, но такого малодоступного тепла, отдавая всем своим пронзительным, низким ходом, на всех сидящих, притоптавших эту травицу, такую ничтожную, седую, как чела людей. И не шла она в казан, ведь горчила, что и портило вкус и так, далеко не самого лучшего снадобья. Жесткая плоть лося, перевитая сухожилиями, даже не пахла вкусно, для этих, ставших вечно голодными...