Перегородка из сохнущей тряпки-одежонки, ставшая невольным разделителем Татьяны от Евгения, и дергающаяся от продувающего, через многие дыры, в ветхой полуземлянке все того же ветра, недолго скрывала наличие новой и единственной на этой проклятой земле, родной ему души и была оборвана. Встать Евгению не удалось, и он упал с довольно высокой лежанки, и несколько минут корчился от боли, ударившись спиной об глиняный пол, пока помощница Айи впервые бросила их, в поисках Хейзена и Оудела, дабы сообщить ему эту весть. Она не выходила даже ночью, хотя прекрасно понимала, что-то неладное творится, но ее долг был превыше всяких страхов. Оудел, возвращавшись с места дискуссии, на которой собственно, все так же, пока еще на тех же словах, но теперь уже подкрепленных реальной, а не голословной помощью, решились решить вопрос с бандитами на веки вечные, быстро встретил женщину, и им удалось довольно быстро прекратить мучения бедняги. И где-то тогда и получилось заговорить. Хотя бы приветствием. Слабый и очень бледный, он, вспоминал французский, какие-то словечки из немецкого, но вот английский... Он не шел к нему. А в голове клацали зубы волков.
Понасенкову повезло гораздо больше Татьяны. Его толстая одежда спасла ему жизнь, и урон ему телу был несколько меньше психологического. А вот она - на это было невозможно смотреть. Мертвая тень осталась от жизнерадостной девушки, носильщице бренных тел, не уберегшей себя. То, что он русский, и то что он пришел кораблем - хриплым голосом было услышано и понято. Больше ничего. Хейзен вздохнул. Пожелал чего-то и ушел в темноту, припорошив ногами таким чудесным светлым и детским мокрым снегом, вынудив Евгения заплакать и очень скоро заснуть...
Дневные вылазки отдельных персонажей, с целью проверки окрестностей, на небольшое расстояние, были предприняты, но никто и не верил в то, что этой ночью, в город снова вернуться негодяи.
Уже без огня, но не с меньшим сопротивлением. Малая кровь, неудовлетворенность в собственном желании мстить, уничтожать и крушить, да и прикрытая корысть, раскрытая в долгом и нудном общении на пальцах, и сквозь бурю, а также щедрое ознаменование, бьющих по глазам, облегчающее ветви небольшой тсуги, ставшей местом сплочения в тот день. Враг сделал все верно, посеяв панику, напомнив о себе, т.о выведя из состояния в очередной раз, увеличивая интенсивность нападок, он проверял то, что интересовало еще прежде «детского» или скажем так «спортивного интереса», а именно, флот, прибывший с залива Литуйя, а вернее с бухты Джуно. И вот это надо было брать - но теперь уже с суши.
Ведь появилась осторожность, да и что-то диктовало свои условия, не позволившие, однако, одним махом, ночью, взять на абордаж пусть и не самые хорошие. Но довольно добротные лодки со всем его содержанием. Если бы они, жители Якутата, мыслили также...
Усталый день и обгоревшие тела погибших за секунды вынуждали склониться ко сну, за вдоволь пережитое. Но спали не все, словно выдерживая самоуничижение за слабость и чувство вины.
Часть бандитов, ушли за перевал, скрывающий их от дошедшей и до этого уютного места, вьюги. И все ради того, чтоб обогнуть его, а затем выйти с юга, дабы встретиться с теми, кто был на «огненном» судне, покрывшим изрядное расстояние, так и оставшись незамеченным.
Именно тогда, на судне, ими и было принято самое точно, самое окончательное решение, которое и повлекло за собой намерение ударить «со спины», с пустынного берега, тянущегося на сотню миль, известного всем, кто потерпел крушение «Гельвеции» и выжил, достигнув берега.
С оттуда же, с обманчивого по теплому звучанию, овеянному нашим ассоциативным аппаратом, юга, и добрались охотники во главе с Хейзеном. Совершенно скучное и простое как слеза младенца место не внушало страха, ощущаемого с склонов горы, водной глади и тем более удаленного и расположенного по ту сторону бухты ледника, показавшегося лишь в первый день вынужденного пребывания в Якутате.
Порядка сорок проданных дьяволу душ, дождавшись заката, который и не возможно было увидеть, так, ориентируясь лишь на собственное время, возможно наручные часы, если таковые были, пошли вперед тремя, нестройными, прижимистыми шеренгами.
Бородатые, довольно грязные, отчего и злые, не имеющие даже перчаток, ориентируясь на все еще ту погоду, лишенную хлипких и мокрых и мерзких снежных частиц, причинявших из-за долговременного контакта с кожей все тоже неприятное холодное жжение, желали бороться, все время отдирая с стволов бесконечно нарастающий снег - враг стального арбалета. Стрельба опередила все, разбудив как незаслуживших права на ночной отдых, так и с горестью, упавших в сладкое небытие.