Теперь, однако, реакция отличалась. Убежденная отныне дневными разговорами у несуществующего костра - ведь огонь тотчас перестал быть прелестным другом человека, и не по своей вине лишился попечительского отношения, заслуженного тысячами лет, крепкой, но и так хрупкой , как теллур, дружбы, из которых все периоды невзгод были связаны с неправильным использованием этого первого и главного источника прогресса. Чего уж смотреть в сердечник пламени, когда оно и так мерещится перед глазами, как паучья сеть в короткую пору Индийского лета.
Позволяя упустить великое множество подробностей, растаявших и не желая подвергать повторной заморозки, бездыханный стержень переживший как минимум полураспад, а как максимум - полнейшую грань стоящую перед распадом, не давая еще раз, и еще более сочно продемонстрировать ментальное насыщение разорванными сердцами, легкими, и прочими составляющими плоти, я пропускаю многое, что происходило дальше. И не извиняюсь, ведь соблюдаю мысль донести не саму художественную «радость», потешающую и приводящую в горесть читателя, а прежде и прежде, передать непосредственный смысл. Я не хочу говорить о стройных рядах борцов и расстрелах и камерно павших, держащих оборону. Рядовое нападение на дилижанс выглядело бы куда красивей и прекрасней, ведь преследовало куда более чистую цель. Совершенно точно бандитам удалось достичь городка и зайти в его смехотворные кварталы, являющиеся ничем иными как тупичками, перекрестками, ведущими к тому же морю.
Люди не падали, а прятались, но пуля догоняла их в разном положении, кого-то убивали осколки стекла, кого-то добивали ногами. Борьба продолжалась долгие семь часов, и лишь с рассветом, когда закончили патроны, равно как и нападавшие, и мокрый снег, наконец, прекратился, ударил мороз, и утро, розоватым оттенком, стало смотреть на предстоящую картину боя.
А бой был не просто страшным, а жутким. Догорала улочка, а вместе с ней и деревянный помост, местная гордость; по которому пытались ретироваться основные силы чертей. Не мешал распространению огня и снег, который лишь начинал рефлексивно таять, совершенно не приглушая своей тяжестью пламя.
Наиболее пострадавшей частью города стало то, что находилось на юго-западном «фланге» - порядка двенадцати домов в той или иной мере оказались подвергнуты воздействию безжалостным садистам. Гильзы можно было собирать несколько дней. Равно как и тела.
По материалам из библиотеки города Кетчикан (выдержка из дела):
«...Бандиты, напавшие на Джуно в ночь на второе ноября тысяча девятьсот двадцать второго года, намеревались стереть его с лица земли, уничтожив всех жителей и подвергнув их сожжению. В темное время суток, в примерно тоже время, что и днем ранее, они сокрушили удар на южные окраины городка, произведя нападение. По-первах не встретив должного сопротивления - большая часть жителей не сумела быстро среагировать на угрозу, исходящую от раздавшихся выстрелов; посчитав ее за очередную провокацию, подобную предыдущим, неоднократно осуществленных ранее; не смогли ликвидировать бандитов, которые стали крушить дома, вытаскивая на холодную землю местных жителей, в основном заставших ночь в домах, расположенных у восточного причала и пытаясь осуществить над ними ругательства различного рода: зафиксировано шесть случаев отрезания ушей, и двух - пальцев рук.
Встречный огонь из стрелкового вооружения, осуществляемый местными силами, состоящими из рыбаков, и местных, самоорганизированных органов местного самоуправления (прим. - совета старейшин), и временно живущих сотрудников полиции и заместителя шерифа полиции г. Джуно - Хейзеном Оудэлом (прим. - показания указаны в примечании от 2.02.1922г.), оказал существенное силовое воздействие на преступник . Атака с целью террора, преследуемая тремя десятками вооруженных бандитов увязла в позиционную перестрелку в черте населенного пункта. Лишь к рассвету боевики были разбиты, бежать удалось лишь менее десяти из них. Отступая из южных околиц, бандиты предприняли попытку поджога нескольких строений. Более половины строений, подвергнутых забросу неустановленной горючей смеси выгорело более, чем полностью...»
Сухое и краткое сообщение в «амбарной книги», едва не ушедшей в топку годами спустя, не отражало того масштаба события, произошедшей той ночью. Утрясло лишь в памяти очевидцев тяжелое чувство утраты. Оудел, получивший небольшое и неопасное сквозное ранение выстрелом из револьвера, покинул бухту двумя дня поздней, после помощи в воздвижении деревянных крестов - для всех, кто погиб тогда. А таких было немало. Официальные данные подытожили все потери за те дни - ведь агония затянулась. Неделю спустя скончалось несколько воинов-защитников, не выдержав кровопотерь и всякой реальной медицинской помощи.