Когда беда приходит во все дома, во все лачужки, во все хижины, дышать становится невозможно. А чего уж стоит сильнейшая оказия, спустившая псов воды, ветра, вновь, путая все карты.
Если бы было бы теплее - на пару градусов, то, скорее всего, пули бы не смогли пройти сквозь толщину дождевого потока. Но и тот, на всю жизнь запомнившийся снег, кровавый снег, был очень и очень коварен. Он нахлестывал волнами, короткими и длинными, по своей протяженности и интенсивностью, будто пытаясь отразить свою боль на тень коварного бреда, происходящего под его покровами. Снег бил в глаза, а иногда срывались льдины, и били по челу, пробивая сумасбродных идиотов, стреляющих в друг друга, ни за что! Зачем такая злость. Никто уже и не скажет. Живые убежали, а мертвые молчат, как всем известно.
Бороды не отбивали льдины, соленые на вкус, пришедшие с залива ветра. То были слезы павших в пропасть, двумя неделями ранее. То плакала земля сера, стараясь освятить и осветить себя белым священным цветом. Дурмана ради, что сказать? Тот год был проклят явно всем, как и век тот, двадцатый. Чему уж быть - тому не миновать. Примечательно многое, например потери, со стороны тех, кто просто хотел убить на радость жене и детям, и себе любимому, тушку зверя. Оудэл лишился трех своих друзей. А еще трое, включая его, были ранены. Не имея ни одного патрона за душой, обрекая себя на возможную гибель, в случае, если что-то снова пойдет не так, были сложены кострами ружья, не имеющие уже смысла и оскверненные сами по себе.
Перевязывать было нечем и разрывать на себе свою одежду, жертвуя последним, что у них еще было, колюжцы, приводили в порядок тела раненых. Вместо жгутов использовались хвосты каких-то кабанов, возможно диких, возможно других зверей, снасти, и редкие, уже изношенные до предела канаты, закупленные еще в прошлом веке и видевшие многие лета и зимы. Тосковало море, переживающее в такт свой ночной определенное расстройство - или нет. Но так оно было воспринято ими: живыми людьми...
«Несомненно, самое тяжёлое, самое мучительное, самое трагическое в нашей жизни - это невозможность нашего ума и чувства примириться с личным уничтожением, с отсутствием личного бессмертия.»
В. Вернадский
Тлинкиты - не все, но многие, прежде всего достигшие мудрого преклонного возраста были лишены этого. Они не плакали за своими героями. Они радовались за них. Пятнадцать мужей навсегда были преданы смерти, но не забвению. Вот что для них было абсолютным злом. В ту первую зимнюю ночь снега выпало порядка восьми-десяти дюймов. Позднее, уже днем, когда солнце вышло из белых покровов, оно стало отчаянно плавить небольшие участки сугробов. А вместе с тем и необратимо стало веять отвратительным запахом, которым стал проявляться в таких условиях весьма быстро, от раскиданных тел, в каждом из которых были смертельные трещины, раны.
Хейзен, согласившийся лишь на осуществление повязки на его пострадавшее левое плечо, быстро мобилизировался и приступил к работе.
«В такой ситуации я понял, что нельзя поддаваться, расслабляться. Жуткое зрелище должно было быть ликвидировано, и как можно быстрее. Мы помогали в тушении домов, а затем перешли к самому неприятному - сбору трупов. Их было много. Я не мог смотреть на лица этих подонков, как и многие другие. Но самим присутствием своим мешающим и кощунственно надлежащим.»
Х.Оудэл
Что в принципе вполне объяснимо, вне зависимости от культуры и прочих особенностей, влияющих на человека. Тела убийц не представляющие никакой ценности решили даже не хоронить. Таково было мнение «тутешных» здешних. Один из друзей Хейзена - Макс Борн, и пожалуй «лучший» стрелок того дня, по совместительству его давнейший и преданный товарищ, предложил всех их, по не имению возможности, а вернее права на захоронение ни в водах, ни на земле, перевезти в Джуно. Довольно странная идея, тем не менее была оправдана с многих аспектов их профессии. Тем более, как только стало относительно светло, были замечены те самые «посудины», с которых и высадились преступники.
Времени на разбирательства в ситуации не было, как и не было ресурсов, да и о чем говорить, когда едва не каждый четвертый, если не третий, был ранен, или вообще убит. Именно их и намеревалось использовать в качестве «катафалков» и дополнительной базы для размышлений, но уже там, в куда более благоприятных условиях, после всего...