Нет, небольшое, похожее на китобойное, а скорее для промысла на тюленей или животных подобного типа, или для самодостаточного промысла на рыбу, парусное судно со смешным, еще «дореволюционным», имея в виду «революцию пара», водоизмещением, не более ста тонн, прижимистое, можно сказать, что типичное для пиратов, удобное для взятие на абордаж, весьма юркое, с двумя невысокими мачтами и почему-то лишь одним парусом,
оно не походило на корабль-призрак, корабль-катафалк, но было обречено на такую роль. Кажется, что ему было не привыкать до этого, ведь оно было орудием в руках тех, кто сейчас загружался в небольшой, поросший какими-то коробками, бочонками, единственный трюм.
Тащить убийц стали странным образом. Виной тому свежая горесть. Сделав лассо из оставшихся веревок, с большим сожалением о том, что они пошли на помощь живым, женщины и мужчины, те, кому удалось спастись, тащили по невидимым траншеям, ухабинам, лицами вниз, будто издеваясь, отчасти, показывая и давая ощутить землю мертвым, но не давать права на вечное покаяние в ней. Осквернение вернакулярного для тлинкитов края «чужими» для них людьми, должно было быть прекращено как можно скорее.
Тлинкиты были враждебны к произошедшему, чтоб уважать их смерть. Они подходили и плевали на убитых врагов, не прибегая, однако, к другим проявлениям неуважения. Все же в них трепеталась тонкая душевная организация, выращенная жизнью и гармонией с природой. Якутат все еще тлел, в последний раз. Произошло бы это все не так ярко, возможно, и похоронили у себя, за своим погостом. Но в этот раз, в момент, когда их злость вышла из тел, то было невозможно.
Пока одни занимались загрузкой павших подлецов, вторые занимались оказаниям помощи живым и похоронами своих, третьи собирали золу с сгоревших домов, дабы потом, вечером, на закате, развеять в заливе.
«Такое верование с пеплом сгоревших от пожара домов, хижин и иных сооружений являлось древним заклинанием, обозначающим нежелание появления ростков растений, благодаря гибели чего-то другого. Тлинкиты «солнечного цикла» (а были и другие, более многочисленные - прим. автора) искренне желали, что жизнь возможность только на почве жизни и никак иначе, что всячески обозначало их конфронтацию с ближайшими племенами индейцев, ранее населявших территории на юге и на севере от этих мест. Некоторые из них, до прихода белых людей, практиковали сожжение павших насильственной смертью - и прах также предавался этой «процедуре». Совершенно иное, более благосклонное и привычное отношение было к тем лицам, и к тем событиям, которые произошли естественно: будто гибель дерева, разрушение построек без воздействия видимых внешних сил, смерти от старости. Примечательно, что болезнь также считалась насильственным деянием, часто приводящим к....»
Гробов, как и полагалось - не было, да и быть даже с технической точки зрения не могло. Штабелями укладывая людей, кое-кто подмечал в синюшных бородатых и усатых мордах что-то человеческое, что-то такое родное, близкое.
К сожалению, Хейзен, и его помощники, в тот момент не были там, у причала, измазанного следами оттаявшей, вместе с льдинками, покрывшую одежду, крови. Но уже после, в Джуно, при тщательном осмотре, он узнает некоторых из них, что и даст возможность найти и обезвредить всех ублюдков и расследовать то, долго не замечаемое дело.Пришло время навестить истерзанных волками. И да, как и было понятно, даже им не удалось заснуть в ту ночь. Татьяна крайне плохо себя чувствовала. Тогда он и решился на скорейшее прощание с Якутатом - именно там, посмотрев в ее больные, сверкающие глаза, едва открытые, равно как и рот, просящий воду.
Она продолжала гореть, и бредила, бредила. Пришедшая в себя поздним вечером прошлого дня, она недолго была в себе, затем ее снова поразила невидимая лапа той «собаки». Хуже было и безымянному, для Оудела и его «партнеров», мужчине.
Грохот от бесконечной, несмолкаемой стрельбы сильно повлиял на его состояние. Разбитый в хлам и отказывающийся от еды, этот, голодующий уже де-факто, вторую неделю, человек, он лежал, будто мертвый на смертном одре. Но он пытался что-то сказать, пытался, продолжая шипеть как спущенный пар с локомотива, застоявшегося на небольшой станции.
Он был жаден к воздуху - но его не хватало. Женщина, которая не покидала их ту ночь, смогла перетащить их на самый пол, боясь доносящихся выстрелов. Но ей, храброй старушке, это обошлось дорогой ценой.