Но, к сожалению, «Гельвеция» не собиралась заходить в Японию, тем самым лишив гостей корабля особенной восточной красоты. С другой стороны, сорок пятый градус, это также и грозная и пустынная Монголия, и район озера Балхаш - там, где солёная часть озера составляет симбиоз пресной части, разделенным узким проливом.
Оставались лишь лицезреть через иллюминаторы за окружающим миром. Постепенно, медленно, с каждой милей, акклиматизируя обитателей стального монстра к безвылазной жизни внутри корабля. Кто-то писал, кто-то читал. Неоднократно посещали горожан-пассажиров мысли о том, как поживает их дом, не разворован ли он за это короткое время, не сгорел ли - ибо знали, знали, какой русский человек!
Лишние мысли накручивали и не давали спать, давая странное бодрствование, сопряженное с усталостью от бездействия. Тут и не походишь, не погуляешь, когда за бортом такая дивная музыка! Тяжелее всего было животным - не обнюхавшим действующую обстановку и подверженным влиянию посторонних колебаний, звуков, запахов.
Жизнь в корабле затихала с закатом - лишь редкие всхлипы детей. Собаки смиренно, как и кошки, свернувшись в клубки, спали. Данных о том самом ёжике - единственном не только на корабле, а на сотни верст точно, не имелось. Невесело, безотрадно, жалобно, невыразительно, уныло, неинтересно, тоскливо, занудно, прескучно, пресно, нудно, нерадостно прошёл третий день путешествия. Скорость корабля несколько снизилась и продвижение замедлилось.
Со всех сторон «Гельвецию» окружало Японское море, погода окончательно портилась, хоть и ветер смягчился. Свинцовые тучи нависали со всех сторон. Но дождь не срывался - не облегчая заполненные до основания небесные бочки с водой. Небесное светило не появлялось совсем, не видно было и месяца в ночное время. Уж слишком тёмной и непроницаемой оказалась для света материя крохотных капелек воды.
Сидящим в каюте картина, в меру объективных ограничений предоставляемых небольшими иллюминаторами картинка казалась статичной и несменяемой. Мало кто мог набраться сил, чтоб часами смотреть на застывший кадр немого кино, все ожидая, что рукоятка синематографа прокрутит надоевший кадр и представление продолжится.
Более интересным делом занимался доктор Генрих Вячеславович Бзежинский, изводя перо и бумагу на какие-то рисунки, заметки. Таким образом он решил охарактеризовать всех «постояльцев» морского отеля. Он выводил карандашом прелестные гримасы запомнившихся ему людей, а пером уточнял мельчайшие подробности лица, такие как брови, усы или бороду, либо прическу. Для каждого из примерно тридцати - а он запомнил и больше, имея прекрасную память на лица, и увлеченного физиологией, антропологией и иными сложными и малоизученными дисциплинами, он выделял по странице, где, облокотившись об стену, под не самым качественным освещением, выводил в письменном виде краткую характеристику, и чаще всего - полагаясь на внешний вид. У каждого свой способ помешательства.
Но чего было не отнять - умения классифицировать и концентрироваться на своем любимом занятии, не отвлекаясь ни на что, и ни при каких условиях, таким образом он даже пропустил ужин - увлечено рисуя портреты и описывая какими-то странными формулировками лица. А вот рассеянности в обычной жизни у него, как и у многих людей с таким мышлением, были большие проблемы.
Не менее скучным делом занимался и Евгений Николаевич - борющийся с желанием употребить очередную дозу наркотика.
И пока у него получалось - действительно, он начал думать и предпринимать действия по тому, как выйти из сложившийся ситуации, что поверьте, после двух месяцев «стажа» уже являлось если не подвигом, то серьезным проявлением силы воли, под гнетом собственного мозга, обманутого и истощенного алкалоидами всех видов. Нейроны с стремительной скоростью - прямо пропорциональной поглощением яда, выбивались из строя, убивая сознание и делая из человека ужасное животное с одной лишь идей сведённой до паранойи жажды к отраве.
Одолжив у капитана не самый тонкий талмуд, часть из которого составляла сшитая ведомость, в которой как вы понимаете значились данные пассажиров, он стал искать среди них врачей.
В самой ведомости профессии не значились, а вот в специальном документе, подготовленным департаментом, наряду с еще несколькими бумагами, для миграционной службы США на русском и английском языках, были указаны многие подробности из жизни каждого из пассажиров, по крайней мере место жительства - по состоянию на сентябрь двадцать второго года и до революции, места работы, образование, дата рождения, всякий двухсторонний лист был заверен печатями, с удивительным качеством самой печати - будто и не спешил тот, кто набирал, без ошибок, на качественной бумаге, с должным уровнем подачи, хотя, замечу, это были последние дни Белых и смотря на многие непродуманные вещи, как то же питание пассажиров, думалось, что и документооборот если и велся, то так себе.