А именно, всякий раз, когда проводилась бункеровка - капитан, а за все это время их было двое, взяв в руки кортик, найденный при невыясненных обстоятельствах, брал наиболее примечательный по виду «каменный артефакт», бережно отрезал небольшой кусочек, клал на вышеуказанный кортик под сугубо-верным углом, иначе нельзя, и облизывал его, а затем, с монструозным выражением лица, на время глотал, и только лишь потом выплевывал в сторону моря. Увидев эту странную процедуру, а к ней в обязательном порядке должны быть причастны к просмотру все члены экипажа, Евгений Николаевич, ретировался в какой-то кубрик, то ли от приступа тошноты от увиденного, но вероятно всего - в беспамятстве усугублявшегося абстинентного синдрома.
Ему стали делать замечания даже матросы, замечая его скверный вид, а вот капитан к его счастью перестал это замечать. А Боцман же, как и говорилось ранее, был не из людей, умеющим в эмоции и взаимное общение. Но он боролся как лев, и пока, у него получалось. Все же сказывался небольшой опыт использования морфина - хотя прямой зависимостью от этого не было. С точки зрения наркологии он все еще мог самостоятельно, при его характере, стиснув от боли зубы, сойти с пагубной тропы. Его случай был достаточно атипичным по клинической картине, боль в руке создаваемая его мозгом, все еще обманывала его, но он все же стал понимать, что скорейшим образом все пройдет. Все-таки не зря он имел какое-никакое неполное высшее медицинское, правда, уже устаревшее, в этом аспекте жизни, образование.
Но как только он задумывался о том, сколько он протянет - банку с морфием он спрятал в малом сейфе капитана, что было здравым решением, так как не имел ключи к ним на постоянной основе, ему становилось плохо.
Последний раз он спал три дня назад, и кажется, что мозг давал сигналы к сну. Никого не предупреждая, он, не участвуя в погрузке груза, самостоятельным образом быстро вбежал в свою каюту и пытался заснуть, пока ночные галлюцинации не овладели им полностью. Шёл седьмой день борьбы - этот день был еще нормальным, по сравнению с прошедшими, но чувство тревоги, вызванное отравлением ядами, усугубляло его положение.
Навязчивость мыслей о приеме наркотика росла и росла. Его стойкость поражала - так долго воздерживаться могли единицы. Но без иллюзий - в любой момент он мог сорваться и скорей всего это и произойдет. Лишь избранные судьбой могли оторваться самостоятельным образом.
Первичная взаимная аттрактивность сменилась раздражительностью и недостатком опыта взаимодействия - моряков не устраивал способ погрузки мешков, которые приходилось долго перекручивать необходимым образом, чтоб потом складировать. Да и мешков заделали лишь шестьсот. Хотя «лишь» будет излишним. Это очень много - с учетом того, что каждый мешок весил примерно восемь пудов, или примерно триста двадцать фунтов, равных более привычным для современного обывателю весу в 120-130 кг. Таким образом - благодаря заготовкам местных было загружено самым простым способом семьдесят с лишним тонн угля.
Но корабль нуждался еще сто сорока - чтоб благополучно добраться до далекого Канадского порта. Здесь в помощь вступили специального образа вагонетки-ванночки, каждая из которых выдерживала вес примерно в тонну. Взяв в руки секундомер, можно очертить заполнение каждой из ванн примерно в дюжину минут, в быстром темпе, еще несколько минут на подъем при помощи лебедочных механизмов, закрепления, еще с пятнадцать минут на снятие и обработку - скидывание груза в угольные ямы, которые и так были заполнены на семьдесят процентов.
Часть же угля при помощи лопат и деревянных ящиков - старых, некрепких, устанавливали в штабельном порядке прямо на палубу, чтоб потом поставить на «колеса», доморощенные вагонетки и аккуратно спустить в трюмы - и заставить их. За сутки погрузили чуть более 130 тонн.
Оставшиеся пятьдесят, вскоре решили взять еще тридцать, были загружены смешанными способами, и часть из них остались на главной палубе, в специальном огороженном месте размером с пятьдесят на восемь футов и высотой в десять футов. Для балансировки тридцать были, по договоренности, одолжены.
Так за одни сутки белые стали афроамериканцами, сами того не подозревая. Ситуацию спасло еще отсутствие дождя и сравнительно малый конденсат от тумана. Погода вновь радовала, действительно, в это время навигация не осложняла жизнь даже на этом, пусть и не крайнем, но севере. Помылись в бане - крупном, на удивление, здании, расположенной на второй улице, сразу за набережной.