Данная вещь использовалась навигаторами как своеобразная записная книжка, хотя на «Гельвеции» она уже являлась анахронизмом, доставшимся от матушки Англии, где этот корабль был впервые спущен. И грех был им не пользоваться. Вахтенная доска представляла собой простую деревянную доску, в которой просверливалось множество отверстий. На доске укреплялось несколько стержней, которые соответствовали различным событиям. Верхняя часть доски, выполненная в виде диска имела тридцать два сектора, аналогично секторам компаса. Каждый сектор имел по восемь отверстий, расположенных радиально. Набор из восьми стержней закреплялся в центре диска.
С помощью траверсы можно было записывать важнейшие события, произошедшие на корабле - смена курса или заступление на вахту ; и затем лишь производить различные путевые вычисления. Вахтенная доска представляла собой простую деревянную доску, в которой просверливалось множество отверстий. На доске укреплялось несколько стержней, которые соответствовали различным событиям. Верхняя часть доски, выполненная в виде диска имела тридцать два сектора, аналогично секторам компаса. Каждый сектор имел по восьми отверстий, расположенных радиально. Набор из восьми стержней закреплялся в центре диска. Эта удобная вещь перекочевала с парусных кораблей и все еще использовалась, хоть далеко не везде. Но наша команда была знакома и активно пользовалась ей.
Чашечный анемометр показывал высокую скорость ветра - до семнадцати метров в секунду. При том, что еще утром было тринадцать. По шкале Бофорта зловеще показывалась цифра семь.
А еще три дня назад была три. Ночь ухудшило положение - восьмибалльный шторм стал пугать людей.
Но успокаивать было некому - четыре часа продолжалась операция по спасению двух кочегаров. Сбой работы машинистов накладывался на движение корабля - оно заметно сбросило скорость, тем самым, облегчив сопротивление. При этом Евгений Николаевич не понимал, что собственная скорость хода уменьшилась, ведь волны компенсировали движение, но вот смещение курса было заметным. Но он считал, не имея возможности посоветоваться - в такой шторм он не ходил, что сможет отрегулировать движение, вместо положенного направления восток-восток, наметилось северо-восточное, с примерной разницу в двадцать градусов.
Отойти от штурвала он не мог - кодекс не позволял, он все ждал капитана и боцмана. Хотя бы старшего матроса - но нет, о нем все забыли дружно, геройствуя в трюме, борясь с сыпучестью угля, болезненными всхлипываниями бедолаг. Ситуация не разрешалась, хотя без малого участвовало двадцать человек. Привлекали и вагонетки и другие механизмы - но подлезть пока не удавалось. Шёл шестой час вахты. Буря медленно добавляла в силе. Евгений Николаевич по нужде отважился покинуть важную позицию, сочтя, что телеграфист или врач в случае чего примут меры.
Но нет, они дружно спали. Вернувшись он не заметил никаких изменений. А на деле они были - и он даже их частично услышал.
Рулевая машина вела несколько странным путём. Евгений стал сомневаться в работе баллера руля - судя по всему, он временами заклинивал. Беда не приходит одна, ведь как раз необходимо было регулировать движение. Ему становилось все хуже и хуже, голова раскалывалась, будто из черепа вынули его содержимое, а через большое затылочное отверстие засыпали горох и залили воды, дав разбухнуть. Вероятно, погодные условия усиливали эффект отказа от наркотиков. Да и к тому же оставалась лишь одна доза.
Боль была столь невыносимой, что капитан откинулся в кресле и вырубился, несмотря на «штурм Сиракуз» ледяными камнями и всю симфонию приближающегося девятого вала. Это вскоре сыграло злую шутку - гидравлический компонент рулевого механизма стал работать на отказ, таким образом, стирая многочисленные шестеренки.
Но пока что штурвал не показывал признаков серьезных волнений. Скрытая угроза еще не оказалась на поверхности полной мере. Ровно в полночь корабль оказывается в худшем положении - в апогее шторма, все пассажиры в каюты трясутся, от малого до великого. Некоторые везунчики умудряются спать, большинство блуждает друг к другу, держась за шаткие стены. Спасательная операция продолжается, на шестом часу удается вытащить одного моряка - он весь в ссадинах и порезах, его относят в лазарет, где его буквально полностью обливают спиртом, так как все конечности оказываются порезанными по злому року острыми мелкими углями.