Коварство речушки проявило себя не сразу, будто считая, что чем больше жертв окажется в ее цепких объятиях, то тем лучше. Пили бы водичку, да не тужили, но как пошли вброд, то бишь переходить. Наступило это не сразу, пить то, напомню, собрались, не пять веселых озорников гусар, с их очаровательными скакунами, а целое племя, скорей все же, стадо. Речка имела небольшой наклон и будто нависала над желающими ее осушить. Конечно, в рамках даже двух сотен человек, часть из которых доползало позже, в виду проблем с конечностями, так как более банальная усталость резко пропала у всех при виде красивой, прозрачной водицы, стекающей правда, с неуточненного места, да и кому это могло быть интересно, этнографические и геологические побуждения здесь так же старались не вырываться из глубин тел некоторых «существ».
Вода оказалась стерильно чистой, незасоренной ничем, кроме ног некоторых дураков, упредивших свой ход, возможно посчитав, что вода в «сердцевине» реки более вкусная, а может быть и калорийная! Отнюдь такое не могло быть неправдоподобным - однако, ни форель, ни лосось, не оказались на пути. Увы и ах.
Но вот самое примечательно началось после того, как без того грязные ноги, стали переходить речушку. Сель обрушилась незамедлительно, словно приведенный в свое боевое положение омерзительный капкан. Ливневые осадки разрушили внутренний слой песчаника, окаймлявшего северный «берег» ручейка, чем и спровоцировал обрушение, вернее активное, но не опасное в реальности, сползание, скольжение камешков. Подмыв склона дождем и разрушение нижнего слоя деляпсия, более старого отложения оползней на «южном» склоне, случавшегося здесь явно и ранее, в итоге превратило из находящихся в воде людей - обыкновенных суглинковых безумцев.
Реакция остальных, менее «везучих», последовала незамедлительно, люди вдруг стали джейранами, заметив и ощутив подвижки под собой, перескочили небезопасный уровень, а затем, неохотно, явно не желая принять грязевые ванные, помогли вылезти из грязевой лужи несчастным.
Не думайте о том, что это являлось проявлением добродушия и солидарности, скорей трезвым расчётом. Ведь сам не знаешь, куда попадешь. А ведь пройдут, как мимо такого бакалейщика, и глазом не моргнут - не помог же. Жалкие и проклинающие все что есть, получали спасение в вид протянутой руки - это казалось бесценным.
Но вот кто-кто одиночно, вначале, а вскоре подхвачен коллективно; в дальнейшем закричал, завопил, заискрил. Маленький мальчик лежал неподвижно, забитый селевой массой. Не то, чтобы сильно, но именно удар заставил принять совершенно странное положение. Кажется, он был мертв. Видимо, того количества смеси обломков горных пород и вод хватило, чтоб лишить его жизни.
Отец шёл впереди, опустив с рук, впервые за три часа ребенка, от усталости, да и посчитав вероятно, что так немного безопасней, поскользнулся, спровоцировав тот самый обвал, а ребенок пятилетнего возраста не выдержал и упал. И прям головой об воду - в самой ее неглубоком месте, естественно получив смертельный удар затылочной частью. Взрослые стали оцеплять место происшествия, будто нарываясь вновь на очередной обрыв. И привела к пробитому черепу, и, следовательно, к кровоизлиянию. Не менее жуткое зрелище, чем то, что ранее было привнесено.
Хотя, пассажиры не видели, да и не знали, по факту, о том, что случилось вечером октябрьского дня, в рулевой. Первая смерть на берегу - такая глупая, как эта жизнь.Ведь действительно, все погибшие ранее не были перед глазами в мертвом состоянии. Их застали еще живыми. Не такая жизненная стезия должна была быть у этого белокурого мальчишки. Родители безусловно убивались, ход и без того зацепенел, что же делать, как же так.
Приняли решение похоронить. Никто уже не пил, так как ручей оказался убийцей. Да вот бы позволила земля. Позволила. Мальчишку тащили за собой, но не было ни духовника - он остался там, на «Гельвеции», ни другого, кто имел отношение к обряду предания земли. Да и неправильно все это, сквозь слёзы говорили женщины, но не было никакой возможности похоронить его по-людски.
И казалось, что такая глупая смерть, ставшая уже не первой, являлось лишь прологом настоящему вымиранию, элиминации. Просили, упрашивали, кричали, молили и проклинали.
Вгрызались лопатками в грунт, без гроба опустив бездыханное, но все еще теплое тело. Это вновь сплотило вокруг себя людей. И как оказалось, не очень хорошо. Скрепы оказались откровенно хреновыми, ржавыми до основания, а все, казалось бы, с одной реплики, услышанной в толпе, и подхваченной, как летний зной частицей огня по всему ржаному или пшеничному полю, оставившему в итоге крестьян на грань существования.