И на фоне этого разгорелся нехилый такой спор, вызванный прежде всего тяжелым продвижением в грунте. Это, несмотря на первые и весьма удачные удары лопатками вглубь земли - благо хоть что-то было полезное из скарба, доставшегося с корабля, дальше дело практически не пошло. Копать в горах - пусть даже не совсем в них, оказалось тяжелым, мучительным делом. Трое мужчин, среди которых и был убитый горем отец, непременно пытались сделать хоть какую-то глубину. Но карстовые отложения, тяжелый мокрый песок, отдельные тонкие пласты горной породы, которые, видимо, собирались вырваться в относительно скором времени наружу, тем самым приподняв уровень местности на буквально пару дюймов, препятствовали этому, и лопаты терпели бедствием перед невозмутимостью почвы. Необходимо не менее четырех часов упорного труда...
Отец ребенка слышал весь этот бубнёж - он раздавался с близкого расстояния и еле сдерживался, чтоб кинуться в толпу и выплеснуть всю свою негативную энергию, всю свою внутреннюю боль, все свое раздражение. Но еще хуже было матери.
Успокоить толпу, которая вела себя явно некорректным образом, по отношению к ситуации, которая возникла внутри их, принялось сразу несколько человек. В том числе и граф с сахарозаводчиком. Но разговоры не приводили ни к чему - слух о табачке поддержанный вновь угрюмым большинством, наделал беды.
Курильщики требовали вскрыть содержимое чемодана, все время пытаясь достаться его, а небольшая группа, вставшая в боевой порядок, схожий на римскую «черепаху», правда без щитов и прочей амуниции, сочувственно отнесся к праву на частную собственность, да и как оказалось, и они, были не без грешка в этом плане. Нет, не в плане табака, а в том, что умудрились не отдать все, что имели. А так, как нападают на подобных вам, то лучше отразить атаку на него, чем в скором будущем сражаться в одиночку, с теми, кто не знал поражений - так гласит одна из военных мыслей, перефразированная вашим покорным слугой.
Самуил Елканович пожимал плечами, понимая всю ущербность такого столкновения. И чего им, казалось, не хватало? Ах, какой вид стоял с этой пологой площадки, нависающей над берегом, и дающим прекрасный вид на здешнюю, довольно грозную природу, в которой не было напыщенности, а превалировало девственное, первозданное.
Правда, данная позиция не давала четкого представления, куда идти дальше, а повернуться и посмотреть, что за спиной, еще только представлялось в скором будущем. Здесь же чудесный вид на место гибели «Гельвеции», на чертову, смехотворную бухточку - ее тут конечно не было, но горы справа и слева, создавали ощущение замкнутости с двух сторон, но это точно не было похоже на классическое представление бухты, как например в Коктебеле, и тем более в Балаклаве, взятые для сравнения, чтоб было понятно практически всякому жителю России.
Одна лопата согнулась - не выдержав встречной силы, но дело было сделано. Небольшая могила, глубиной равной примерно в метр под рост ребенка и шириной в пару саженей была выкопана примерно в течении двух часов. А тем временем спор неучастных в похоронах лишь разгорелся - завязались драки, а трезвые и нейтральные ко всему люди не могли успокоить желающих заполучить то, что, по их мнению, точно было у господина. Если бы он был один - все решилось само по себе, в рамках кого больше - тот и победил, но вот, все очень зря сделал реферанс нескольких докторов, которым своя «сорока» принесла, что хорошего человека обвиняют в воровстве и нужно заступиться, вместо того, чтоб смотреть на то, что уже понятно и так.
Активничали и дамочки - причастные к страсти ядовония, ядожевания. Именно они и накалили ситуацию до предела, вызвав нарушение паритета на «танцевальной площадке», которая прямо в двадцати шагах превращается в одиночный погост. Они хотели курить, нещадно и прямо сейчас! Это было мракобесием во плоти. Они затеяли драку, началась потасовка. Могильщики отвлеклись от своей работы. Отец убитого дитя, воспользовавшись случаем, направился к разъяренной толпе. Но то одно, а вот злость потерявшего родного сына - совершенно другая. Помутневший рассудок - вызванный не только минимум двумя пережитыми событиями за последнее время, а и банально тем же голодом, ведь то, что ели и едой назвать трудно, а последний нормальный ужин в их жизни был почти три дня назад.
Ожидаемо, в бой вступило и оружие. Терпению «вожатых», или «ведущих» этого глупого карнавала жизни было положено конец. Выстрел в воздух оглушил всех - в горной местности отраженно было и эхо.
Вообще-то граф, имеющий ружье, не особо хотел тратить патроны просто так. Но ведь это превращался в жуткий, до безобразия искаженный фарс, со всеми вытекающими. И все же сорок пять минут противостояния не охладили накал. Да и сам человек, причастный к выстрелу, был не менее раздражен, чем вся публика. Возможно, напряжение их поля влияло на него.