Риос обернулся к Гонсалесу. Взгляд его серых глаз был резок и беспощаден. Так смотрит стрелок, целясь во врага. Слова прозвучали отрывисто и грозно:
— Молчи и ничего не делай! Вообще не вмешивайся. Ты ничем не можешь помочь. Доберись до Кубы.
Фернан осекся. Он впервые видел своего товарища таким суровым. Себастьян же опять повернулся к вождю, нацелив на него свой пристальный взгляд. Лицо правителя пылало от гнева.
— Схватить его!
Воины, сопровождавшие вождя, сначала неуверенно переглянулись. Этот чужеземец стал для них эталоном воина, чем-то вроде бога войны, воплотившегося на земле. Он сражался так, как ни один из них не умел. Он пробился к чужому правителю и ранил его, тем самым переломив весь ход битвы. Он спас армию от разгрома. Он владел грозным оружием, какого здесь никто раньше не видел. При этом чужеземец был приветливым человеком, который приходил к ним в лагерь и гостил там. Обучал приемам боя, участвовал в пирах…
Вождь оглянулся на воинов. Его лицо озаряла такая ярость, что даже атакующий ягуар не показался бы более грозным. Привычка повиноваться повелителю сделала свое дело. Четыре солдата подошли и схватили Себастьяна за руки, заломив их за спину. Луис тут же юркнул за Фернана, который застыл, как изваяние, слишком шокированный и растерянный, чтобы что-то предпринять. Риос не сопротивлялся. Он мог бы выхватить меч и сложить голову в бою, перед тем перебив десяток не ожидавших нападения индейцев. Но он опасался слишком разозлить местных жителей. Тогда и Фернану уж точно придется несладко. А так, Гонсалес, глядишь, еще и выпутается. Незачем тащить товарища за собой на тот свет. Если повезет, то он и впрямь доберется до Кубы.
А обескураженный Фернан стоял столбом и не знал, что же делать. Первым инстинктивным движением правая рука дернулась к ножнам, но ее тут же пронзила такая боль, что на глазах выступили слезы. За спиной всхлипывал и причитал Луис, сетуя на непонятное упрямство белолицего воина. Гонсалес растерянным взглядом смотрел, как Себастьяна уводят в сторону. Если бы друга потащили по лестнице наверх, то он, не раздумывая, кинулся бы следом и хоть голыми руками, вернее, одной рукой попытался отстоять жизнь товарища. Но Риоса увели куда-то влево, где он потерялся среди толпы. Может быть, еще не все потеряно? Фернан неуверенно поплелся вслед за ним, но несколько воинов преградили ему путь. Сзади за одежду уцепился Луис и другие слуги.
— Нельзя, господин. Тебе нельзя идти. Стой здесь.
Себастьян и сам удивился, когда его подтолкнули куда-то в сторону от пирамиды. Он ожидал, что его прямо сейчас поведут к жертвенному камню. Запястья ему стянули веревкой сзади. Риос твердо шагал, угрюмо глядя на пятно синей краски на кирасе. Видимо, кто-то из воинов запачкался об одного из приговоренных пленников, а потом случайно вымазал и испанца, когда помогал вязать ему руки. Очень символично! Краска как будто предрекала конкистадору его будущее. Себастьяну представлялось, как это пятно ширится по его телу, подобно смертельной эпидемии чумы, что расползается по городу. Синий цвет постепенно поглощает его, уничтожая одежду и доспехи, и глянцевито блестит на голой коже, отражая яркие лучи солнца в тот момент, когда Риоса доставят на вершину пирамиды.
Да уж, не о такой судьбе он мечтал! Себастьян шел, ощущая какой-то металлический привкус во рту. Самому себе он мог признать, что ему страшно. Он много раз рисковал жизнью, но всегда казалось, что шанс на спасение есть. Теперь же он никакой надежды не видел. Умереть вот так! На алтаре во славу чудовищным истуканам! А тело его затем даже не предадут земле. Без славы и гордости, в нищете и безвестности погибнуть под ножом жреца!
Себастьян оглянулся на пирамиду. На ее вершине уже начался виденный им прежде ритуал. Одного из раскрашенных синей краской пленников распластали на каменной плите, растянув в разные стороны руки и ноги. Богато одетый индеец застыл над ним, громогласно произнося речь. Отсюда обсидиановый нож было не рассмотреть, но испанец догадывался, что оружие уже готово. Рядом стоял еще один жрец, сжимая в руках топор с кремневым лезвием, готовый отрубить голову жертве после того, как ей вырежут сердце.