Он прикоснулся пальцем ко лбу Тиефа, отчего веки сразу налились тяжестью.
— Спи, Тиеф, — услышал он уже откуда-то издали тихий голос. — Утро обещает стать… Обещает стать дивным сном.
Tat 22
— Почему ты боишься его? — Сейвен слегка кивнул головой в сторону спящего себя, сделав вид, что пропустил мимо ушей признание Крайтера. «Ой, Крайтера ли?» — И как тебя называть? Я вижу Крайтера, но…
— Зови меня Теньеге.
— Теньеге?
— Да. Так называл себя один мой близкий друг… — при этих словах облик Крайтера завибрировал, взблеснул ртутью и переменился. Теперь перед Сейвеном сидел Сейвен в остро отутюженной форме ларга купола Бредби.
Сейвен поморщился и создание, будто уловив его неудовольствие, вновь завибрировало, вспыхнув обликом Делио Флаби. Образ просуществовал недолго, скомкался и как-то чудно ввернулся сам в себя. Следом с калейдоскопичной быстротой замелькали фигуры особ, как знакомых Сейвену, так и неизвестных вовсе.
— Так, хватит, — прервал он череду характеров, да так неудачно, что перед ним замерло существо, исторгнутое потусторонним кошмаром… На явно женском лице с седыми висками старца, кривилась болезненная улыбка третьей, кажется, детской персоны. Глаза: один голубой, другой серый, смотрели на него хоть и с готовностью, но без страха… Одетое в лоскутное платье существо уже не могло остановить свои метаморфозы и продолжало медленно меняться.
— Хватит, — повторил Сейвен уже спокойнее и отхлебнул из кружки.
— Выбери меня, — бесцветным голосом выговорило существо.
— Хорошо, хорошо… Стань, эээ… А стань-ка моей матерью, — вдруг вырвалось у него прежде, чем он успел сообразить чего просит.
Едва он это сказал, как существо вспыхнуло в последний раз и пред Сейвеном оказалась стройная женщина в сером, строгом платье. Она застенчиво подняла на него серые же глаза, но потупилась, поджала узкие губы, закусила нижнюю, снова, было, подняла взгляд, но опять потупилась, беспомощно пожав плечами. В руках она теребила кружевной платок с монограммами «Л.Б.». Один край платка был слегка надорван.
Разглядывая утонченный стан, Сейвен почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились. Он никак не ожидал такого эффекта и теперь, вглядываясь в неуловимо знакомое лицо, сожалел о произнесенном выборе. Выбери он кого-то другого, отнесись к выбору осознано, а не выпали первое, что пришло на ум — он не поверил бы. Но перед ним сидел образ детства, которого он не знал.
— Мама?..
— Сейвен.
— Это и вправду ты?
На этот раз женщина не отвела взгляда и, в глубине ее серых глаз, Сейвен прочел ответ. Он протянул к ней руки и она, смущено улыбнувшись, протянула свои в ответ.
— Теплые, — глупо пробормотал он, чувствуя как к горлу подбирается комок. — Твои руки, они теплые, мама.
— Ну конечно, — она слегка сжала его ладони в своих. — Ты так вырос… Стал таким сильным. Я горжусь тобой, сынок.
По ее щеке скользнула немая слезинка и Сейвен, глядя на нее, почувствовал, что плачет сам. Безмолвно, скупо… Лишь уголки губ слегка дрожали, а взгляд жидко затуманился. Он с силой зажмурился, выдавливая скопившиеся слезы, а когда открыл глаза, то не увидел прежнего купе вагона. Они сидели, все так же взявшись за руки, за дощатым, отполированным до блеска столом, в светлой комнате, обставленной хоть и скромно, но со вкусом. Слева за широким окном простирался яркий солнечный день. Свет пробивался сквозь тонкую занавесь и легкий ветер, пахнущий морем, лениво волновал ее. До слуха доносился детский радостный крик, далекий шум двигателя и медный звон колокола маяка.
Облик матери переменился. На смену строгости платья пришел цветной сарафан, подвязанный белым фартуком. Волосы ее больше не прятались на затылке в подобранном пучке, а струились темными волнами, скрывая плечи и хрупкую грудь. В ее взгляде больше не было смущения, а только слезы счастья.
За дверью, справа от Сейвена, послышались шаги, которые прервались грохотом поленьев — кто-то свалил дрова у самого входа. Затем скрипнули петли, и дверь распахнулась, впуская в просторную комнату еще больше света. На пороге возник мужчина в потертых рабочих штанах и клетчатой рубахе с закатанными до локтей рукавами. Он смахнул пот со лба, пригладил ладонью белокурые волосы и, переступив порог, замер, удивленно уставившись на гостя, восседающего за столом в медвежьей шкуре.
— Диегор… Сейвен… Наш сын вернулся, — она бросилась к супругу, обвила его жилистую шею руками и зарыдала. Вслед за ней поднялся и Сейвен, неуклюже поправляя свою глупую шкуру.