Стало тихо. Страшно тихо. Тиеф догадался о чем говорил товарищ. Весь долгий путь его терзало ощущение двойственности, так, будто за его существом кто-то скрывался. В тщетных попытках он ловил это нечто, но хватал лишь собственный хвост. Вероятно, это говорили в нем предки, могучая армада неволенная в узкой физической кромке. А может, блики чужого присутствия отбрасывал Мудрец, растворенный в нем. Ставший им.
— Ерунда, — хрипло выдавил Изотер. Тиеф видел, как он пытается убедить, прежде всего, самого себя. — Без них мы не смогли бы даже оторваться от родной планеты.
— Они есть, — голос Ио был бесстрастен и пуст. Казалось, что это голос самой пустыни. — Но это мы.
Потухший ветер лениво шевелил песок, ныл вершинами пирамид. Такой обычный и такой чужой, он доносился замолчанным стоном. Монотонная свобода родных пустошей. Где она теперь? Где он, — простой Ра, — освобожденный от дел и поступков? Он здесь. Отягощен мощью, ответственностью и… Свободой. Разум упрямо повторял, что это великая честь быть избранным, что ему доверено спасение древней цивилизации! Но проницательный ветер шептал, что честь — притворство, а даденная свобода — самый тяжелый камень, который только можно взвалить.
— Не хочешь ли ты сказать, — с расстановкой произнес Тиеф. — Что Мудрецы спасали не Ра, а себя?
Ио молчал. Взгляды избранных сошлись на нем в таком напряжении, будто он доподлинно знал ответ.
— Нет, — наконец ответил он и долго посмотрел на линию горизонта. — Я Мудрец. Как я могу обвинять себя в подобной низости?
Он засмеялся. В последний раз Тиеф слышал смех в пещере Шара, в потусторонней теперь уже жизни. Тогда смеялись над ним. Одинокий смех шипел над песками долго, безбрежно и оборвался столь же внезапно, сколь и возник. Ио осунулся и прежним бесцветным голосом проговорил:
— Мы отдали себя взамен спасения, но сами же и погибли. Мудрецы, горстка Ра… Они, возможно, спасены, но мы — вряд ли. Мы, — Ио горько усмехнулся. — Кто мы теперь? Кто?
Даже Изотер ничего не ответил. Избранные в смущении изучали песок под ногами, переминались с хвоста на ноги и мучительно искали выход из молчания. Но подходящих слов не находилось. В голове тревожно звенела одна мысль. Кто они теперь? Обычные Ра, чье сознание измучено волей Мудрецов? Или Мудрецы, отягощенные личинами Ра? Странно, но граница между великими предками и Мудрецами стерлась окончательно. Теперь памятный спор с Монтерсом, относительно их схожести, представлялся бессодержательным и заведомо решенным. Сейчас Тиеф был почти уверен, что не было никаких предков. Был лишь Мудрец, являющий избранным сплав прежних жизней.
— И все же, — Вимерис первым нарушил затянувшее молчание, выдержал паузу и продолжил. — Мы не вправе отступать. Пускай мы стали Мудрецами, это не означает, что нужно и дальше предавать Ра. Мне жаль их еще больше чем себя и… Нам все равно нечем заняться, кроме как приглядывать за ними.
— Есть, — хором ответили Шорти и Веллан. — Мы хотели бы исследовать планету.
Тиефа раздражала эта пара. Они все время где-то пропадали, а если появлялись, то исключительно вместе. Их движения и слова полностью копировали друг друга, точно один являлся отражением другого. Для чего нужно было вести себя именно так — Тиеф не понимал, но и не спрашивал. Хватало собственных колючих мыслей.
Инициативе никто не возразил, тем более что Шорти и Веллан редко присутствовала на собраниях, а еще реже участвовала в разговорах. Получив всеобщее благоволение, они тут же испарились претворять задуманное. Прочие избранные разбрелись по своим пирамидам, не сказав больше ни слова.
Прошло несколько дней с момента их прибытия на новое место. За этот небольшой срок Ра проявили удивительные способности к адаптации. Теперь даже самые неповоротливые из них свободно разгуливали по пескам, сытно дышали и благодушно щурились на высокое солнце. Складывалось впечатление, будто Ра не прилетели с другой планеты, а жили тут всегда… За время межпланетного перелета светоулавители Ра посерели и одрябли, но теперь вновь наливались сочной зеленью, да такой, которой Тиеф прежде не видел.
Окрестные барханы если и представляли угрозу, то не страшнее жарких миражей. Мелкая живность, что собиралась ночью у водоема, не беспокоила переселенцев, поскольку те запирались в пирамидах еще засветло. Зато Тиеф пристрастился к ночным бдениям. Со смешанным чувством покоя и тревоги, он выбирался в ночной простор и наблюдал за диковинной жизнью.