Вырвавшись из пределов Садового кольца и проезжая мимо Новослободской, Тетерин встряхнулся, вновь поймав себя на том, что чуть не уснул. Тут его душу ошпарило кипятком. А улица-то? Какую улицу назвал ему Белокуров? Номер дома и квартиры почему-то подшились, а улица вылетела из головы. Вертелась какая-то Нострадамусовская. Многострадальная? Настрадальная?
— Тьфу ты, ч-ч-ч... — ругнулся Сергей Михайлович. — Ах ты, Тетерин, Тетерин!
Вспомнилось, как Евдокия бросила ему из телефонной трубки: «Татарин ты, а не Тетерин».
— Нет, именно Тетерин, — проклинал себя Сергей Михайлович за то, что он уже проезжал мимо Савёловского вокзала, а названия улицы так до сих пор и не вспомнил. Ещё вместо этого вспомнилось, как она сказала: «Ты — покойник». Ну это уж из совсем дешёвой урлы! Так могли говорить только клиенты-питекантропы, посещающие Сергея Михайловича, чтобы продемонстрировать ему достоинства своих черепушек.
— Тетеря! Тетеря! — клял себя. — Ну как же называется-то улица... Ч-ч-ч-орт!
Тут у него мелькнуло в мыслях, что первая программа телевидения называет ОРТ. Подставь впереди Ч — и что получится? Привет вам, Святослав Зиновьевич!
Тетерин стал упражняться в Ч, подставлять проклятую букву ко всем словам, начинающимся с гласных. Артек — чертек, Иртеньев — Чертеньев, ортопед — чортопед, ортоцентр — чортоцентр, ортогональ — чортогональ, ортогенез — чортогенез, остеохондроз — чостеохондроз, эстафета — частофета... Нет, это уже из другой оперы — чоперы. Постой-постой! Эстафета! Ну да! Белокуров, называя адрес, ещё добавил, что улица эта, Нострадамусовская, расположена позади кинотеатра «Эстафета».
— Слава Тебе, Господи! — выдохнул Сергей Михайлович и перекрестился, что случалось с ним раз пятнадцать за всю жизнь.
Он затормозил в самом начале Дмитровского шоссе. Протёр ладонями лицо, извлёк из бардачка атлас Москвы, полистал, в разделе «Кинотеатры и киноконцертные залы» нашёл: «Эстафета». Тимирязевская улица, 17… …50. На пятидесятой странице его ждал всё-таки Нострадамус. Такая улица была. Прямо за кинотеатром «Эстафета» — Астрадамская.
Ещё через пять минут он прибыл по месту назначения, подъехал к дому, найденному в атласе, и тотчас к «мыльнице» подбежал взволнованный мужчина в плаще, заглянул в лобовое стекло, увидел спящего мальчика, распахнул дверцу и выдохнул:
— Здравствуйте, я — Белокуров.
Глава одиннадцатая
НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ В СТРАНЕ ЖАВОРОНКОВ
— А как называется этот обряд?
— Похищение невесты.
— Похищ...
— Нет, вы не думайте, невеста сама
мечтает, чтобы её украли.
— Ах, ну хоро...
— Родители тоже согласны. Можно
пойти в загс, но до этого, по обычаю,
невесту нужно украсть.
— Украсть?
— Угу.
— Ч-чёрт! Красивый обычай. Красивый
обычай. Ну, а моя-то какая роль ?
В сей ночной час, в отличие от Белокурова и Тетерина, которые вовсю бодрствовали, отец-основатель жавороньего княжества всепоглощающе предавался сну. Ему снилось, что он плывёт на «Титанике» и смотрит в иллюминатор на огромных белоспинных альбатросов диомедеа, они красиво парят в небе, и Ревякин зачем-то начинает объяснять своей невесте Марине, что в средней полосе России эти птицы не водятся, ибо последних из них большевики расстреляли в двадцать седьмом году, а которых не расстреляли, тех выдворили из страны в Тихий океан. Вдруг один из альбатросов грозно пикирует, ударяется клювом об иллюминатор, пробивает стекло, и в каюту, вопреки законам логики, валит мощный поток воды. «Титаник» начинает тонуть. Вода очень холодная, и Ревякин в ужасе мечется.
Он проснулся от холода. Постель была влажная — он почему-то очень сильно пропотел. А в окно рвался ледяной ветер апрельской ночи. Отец-основатель решил сходить в туалет, спустил ноги на пол, позёвывая и удивляясь столь неожиданно смелой и новой версии гибели «Титаника», как вдруг под ногой почувствовал стеклянный хруст.
— Что такое... — пробормотал он и тут только в темноте разглядел, что пол усеян осколками, а окно комнаты вдребезги разбито, оттого и такой ветер гуляет по дому.