Додумать я не успел, Берг вытянул руку, указывая на площадь:
— Кажется начинается.
Глава 27
27.
С убийц сорвали одежду, один все так же продолжал сыпать ругательствами, обещая лично порезать всех окружающих на мелкие лоскуты, сначала их, затем их жен и детей и так до тех пор, пока никого не останется. Второй успокоился и больше не молил о пощаде, а лишь тихонько подвывал, сообразив, что предстоящая казнь какая-то не такая и что их с подельником ждет нечто ужасное.
Каменная скрижаль к этому времени незаметно изменила положение, став на манер стола на четырех каменных столбцах, непонятно откуда возникших. Сооружение стало напоминать алтарь. Кусок ткани с лицевой стороны сдернули, обнажив выбитые с каменной поверхности знаки. Никто из стоящих рядом людей старался туда не смотреть, либо отводя взгляд, либо вовсе отворачивая голову в сторону. Что в очередной раз доказывало магическое происхождение гранитной плиты.
Стоящие на площади люди не обращали внимание на зимний мороз, на лицах многих застыло выражение нетерпения. То ли, чтобы быстрее началось, то ли чтобы все поскорее закончилось. Непонятно, как и в случае с мясником, демонстрировавшим уверенность в правоте властей города, но при этом одновременно старающемся в этой правоте убедить приезжего гостя.
Почти как раздвоение сознания, когда сами не знают чего хотят. Точнее знают, и прекрасно, но при этом понимают, что со стороны это выглядит не хорошо. Однако не смущаются, а действуют открыто. Мол ну и что, зато польза обществу.
Моральная дилемма с этической точки зрения.
Поймав себя на этой мысли, я усмехнулся. Меня все-таки заинтересовала психология толпы. Точнее то, как они оправдывают собственные поступки.
Тем временем первого обнаженного преступника подвели к алтарю. Гремя кандалами, извергающий ругательства бродяга вырывался, но пара дюжих мужиков, ранее игравших роль грузчиков, легко с ним справилась, уложив на каменный стол.
— Его что собираются четвертовать живьем? — в недоумении спросил кто-то на крыльце трактира.
До некоторых приезжих начало доходить нестандартность проводимой казни. Несколько секунд стояла тишина, затем кто-то задумчиво заметил:
— В нашем городе как-то четвертовали одного ублюдка, он изнасиловал и убил дочь зеленщика. А девочке было все десять. Стража тогда с трудом удержала толпу, пока выродка вели к эшафоту.
Возникла короткая пауза, пока слушатели переваривали сказанное.
— Говорят эти убили лесника или кого-то похожего, — проронил щеголеватый приказчик из небольшого купеческого обоза, одного из немногих рискнувшего отправиться в путь зимой и вставшего на постой у стен города.
— За лесника могли голову срубить или просто повесить, зачем такие сложности, — глухо пробубнил его бородатый приятель, вчера вечером умудрившийся перепить сразу несколько человек и от того чувствующий себя хуже прочих.
— Это было бы куда милосердней, — поддержал его еще один из постояльцев трактира.
Я хмыкнул на последнее замечание и проронил:
— Да захлебнется кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии, ведь милосердие наше будет беспощадно.
На меня странно покосились, но ничего не сказали. Даже сейчас вокруг меня оставалось пустое пространство. Люди что-то чувствовали и старались соблюдать дистанцию, хотя я никак не показал, что являюсь магом. Подсознательно они понимали, что со мной что-то не так, что от них отличаюсь и инстинктивно держались подальше.
— И все равно, ни один ублюдок не заслуживает такой смерти, — убежденно рубанул представительный мужик, приехавший в город в сопровождении трех охранников.
— Скажи это детоубийцам, этих тварей живьем надо сваривать в алхимической кислоте, — горячо возразил стоящий рядом хлыщ, тоже из купеческого обоза. Красивое лицо перекосилось от ненависти, кажется, это было связано с чем-то личным. Может малолетнюю сестренку убили, может племянников.
— Или отдавать на опыты магам, — подхватил рослый детина в грубом полушубке, напоминающий гуртовщика. Хотя кто зимой будет перегонять скот.
Но в целом, настроение стоявших на крыльце трактира отличалось от настроения собравшейся на площади толпы. Несколько человек даже зашло внутрь, чтобы не видеть будущую казнь.
А потом все вдруг резко изменилось. Площадь, люди, небо над головой, все осталось на месте, но в то же время стало другим. Ритуал начался, но без долгой предварительной подготовки, как подспудно ожидалось, а одним стремительным переходом.