Элиивэйзар, — мягко сказал Рэггинбоун, — Элиивэйзар!
Ты хочешь слишком многого… — выдохнул Муунспиттл. — Ты украдешь мою душу…
Не украду, только возьму на время, и только лишь твою силу. Согласен?
Элиивэйзар пытался встать, когда сполз со стула, подставленного ему Рэггинбоуном. Затем снова рука схватила его за волосы. Если он и уступил, то сделал это незаметно. Он начал говорить на странном языке, полном резких созвучий, пульсирующих гласных, потрескивающих «Р» и свистящих «С». Язык глубоких нот и звенящих команд заставлял вибрировать затхлый воздух от беззвучной музыки. Это был язык прошлого, забытого, запрещенного… Язык Атлантиды. Но в голосе Муунспиттла было больше страха, чем силы, фразы звучали неуверенно, слова набегали друг на друга, теряя свою естественную четкость. Внутри круга парообразная субстанция то будто набухала, то истончалась в соответствии с ритмом заклинаний, создавая призрачный торс и другие части тела, которые все время расплывались, далее когда стали достаточно плотными. В мерцании на месте лица проявились линии бровей и скул, между ними слегка просвечивали желтые глаза. Затем струи дыма взвихрились, и открылось что–то похожее на заднюю ногу козла, на которой ниже голого бедра шерсть спускалась вниз, покрывая когти.
— Сосредоточься! — выкрикнул Рэггинбоун, сжимая голову беспомощного Муунспиттла, его рука впилась в плоть, как корни прорастают в землю.
Элиивэйзар произносил слова очень тихо, но откуда–то извне этим словам давалась сила. В центре круга фигура гуманоида росла и уплотнялась, становясь определенным существом. Это была старая–старая женщина, такая древняя, что казалась растрескавшимся камнем. Она была безобразна, как горгулья, так же сморщена, как терновый куст. Клочья жестких волос поднимались дыбом на одной стороне черепа, на другой — струпья от гнойных ран свисали на лицо. Изо рта торчал одинокий клык, который прокалывал коричневую кожу нижней губы. Глазные яблоки прятались в морщинистых мешках кожи, их почти не было видно за судорожно подергивающимися веками. Горло ее производило что–то похожее на карканье, более мягкие звучания были давно утеряны.
—Чего тебе от меня надобно? — спросила она.
—Хексэйт, — начал Муунспиттл, но старуха продолжала что–то шамкать.
Я спала — я теперь много сплю. Зачем вы потревожили меня? Я уже немолода, мне нужно высыпаться. Я встану только с полной луной.
Спроси ее, — сказал Рэггинбоун, — есть ли у нее девушка?
Какая девушка?
Спроси ее.
Но Хексэйт только облизала губы шершавым языком.
—Девушка? Что за девушка? Дайте мне девушку, пусть она будет пухленькая. Я поджарю ее на медленном огне и выпью юность из ее плоти.
Рэггинбоун сделал нетерпеливый жест, и ведьма исчезла, ее лохмотья взвились за ней, как палые осенние листья под сильным ветром. Затем в круге появлялись другие существа: рогатый мужчина, одетый только в оленью шкуру, ребенок с лицом херувима, но со взглядом сатира, слепая женщина в красной вуали, в руках у которой был маленький мраморный шар.
—Мы ищем девушку, — говорил Муунспиттл. — Она — из Детей Атлантиды. Недавно наделена Даром. Ее дух заблудился. Могли вы ее видеть?
Слепая подняла вуаль. Кости ее черепа просвечивали сквозь прозрачную кожу. Зияли пустые впадины глазниц. Она подняла шар, и он загорелся, ожил, одинокий луч вырвался наружу, но не смог пересечь границу круга.
Что ты видишь, Бетесни? — спросил Муунспиттл.
Я вижу Настоящее. — Голос ее звучал гулко и множество раз отдавался эхом. — Ее здесь нет. Она ушла дальше, чем видит мой Глаз.
Она в прошлом? — предположил Рэггинбоун. Элиивэйзар повторил его вопрос.
Прошлое переполнено, — ответила сивилла. — Мы все там были, включая ту, которую вы ищите. Но сейчас ее там нет.
Драконы, — сказал Рэггинбоун, вспомнив сон Уилла, нащупывая следующий вопрос, как ключ, как след, важный для охотника. — Может она видеть драконов!
Ясновидящая немного помолчала.
Вылупляется последний дракон. Там есть некто, он, человек с обожженным лицом, что есть знак его рода. Обожженное лицо, оно не горело, это наследство от тех предков, которых коснулся огонь дракона. Этот человек поднимает руку. Потомок Фэфнира, порождение Фарайиизона, пляшет под его слова.