Девочка подняла глаза.
- Он говорит, что ты другой Брис. Который был раньше. Я этого не понимаю.
Мальчишка снова обернулся, и его серовато-синие глаза снова застыли на мне. Страшноватое лицо… Если Таис не понимает сказанного Мартином, значит ли это, что малыш гораздо сильнее её?.. Итак, меня, настоящего, всё-таки "опознали". Но, судя по всему, Мартин не собирается выдавать. Да и смысл? Кто поверит? А любопытство начинает заедать: а он сам-то понимает, что сказал Таис? Что для него "другой Брис, который был раньше"? Для меня-то всё ясно: подтверждается теория о принудительной реинкарнации предыдущей личности в тело, не справляющееся с нынешней кармой.
- Я понимаю, - сказал я в эти бездонные тёмные глаза, немигающе уставившиеся на меня. - Не надо меня бояться, Мартин. Э… Я сам вас боюсь.
Шутке они не улыбнулись. Откинувшись на спинку сиденья, велел им на полигоне не лезть без разрешения вперед, а держаться за мной. Последнее, о чём спросил, - сколько лет Мартину. Почти восемь. Так и думал.
Посёлок остался далеко за нашими спинами. Впрочем, понятие "далеко" в поднявшемся пылевом ветре, близком по силе к вихрю, звучит несколько странно: корпуса и забор исчезли сразу, едва мы отъехали. Несколько минут до завода я размышлял о происшествии и пришёл к выводу, который пришлось озвучить из-за Таис. Как понимаю, Мартин уже знает о моём решении.
Притормозив у западных ворот завода, я повернулся к детям.
- Мартин, когда ты начал меня слышать?
- Когда ты вышел от Карла, - ответила Таис.
Ясно. Когда снял забытую защиту.
- Мартин, тебе бы понравилось, если бы кто-то начал слышать все твои мысли? Думаю - нет. И мне не нравится. Поэтому я сделаю так, чтобы ты слышал меня только как раньше, когда я говорил про себя. Не обижайся, малыш, ладно?
Последнее вырвалось у меня непроизвольно, почти как извинение. И так же непроизвольно я вопросительно кивнул ему на последних словах. Внезапно Мартин качнул головой. Утвердительный ответ? Даже Таис внимательно посмотрела на малыша. Удивилась, наверное. По её лицу-то не видно.
Господи, что же с ними делали, если вытравили любые проявления эмоций?..
Закрыв глаза, я быстро выстроил вокруг себя "крепостную стену". Кирпич за кирпичом. Все "дыры замазал цементом". Чтоб ни одной прорехи. Верх оставил открытым. Всё. Проверка.
- Мартин, теперь ты меня слышишь?
Мальчишка сидел напряжённо, не шевелясь, глядя в ветровое стекло. Девочка молчала… Не слышит. Неожиданно Мартин поднял руку и дотронулся до моих пальцев на руле. Таис ровно сказала:
- Прекрасно в нас влюблённое вино… И добрый хлеб, что в печь для нас садится…
Итак, физический контакт всё-таки даёт услышать не проговариваемую про себя, мысленную речь. Ну что ж. И то… хлеб.
- А что такое вино и хлеб? И почему ты так сказал?
Вполне нормальное девчоночье любопытство заставило меня всю дорогу к полигону объяснять сначала строки из стихов Гумилёва, потом - что такое стихи, а потом - зачем их пишут люди. Объяснение давалось тяжело. Многие понятия маленьким призракам абсолютно неизвестны, а понять, дошло ли до них моё объяснение, я мог только после новых вопросов Таис. Привычно взглядывая на детские лица в попытке увидеть на них понимание, я натыкался лишь на неизменные маски покоя.
Но как сумел - всё-таки объяснил, и, кажется, первоначальное представление о стихах они всё-таки получили. Тем более что я предложил им немного поиграть и найти рифму к каким-нибудь словам. Давая понятие о рифме, я обычно брал слово "кошка" для учебной игры с детьми. С "кошкой" простор для фантазии велик: тут и окошко, и дорожка, и сапожки. Но эти о кошке не знали. Ладно. Что вижу - то пою. И я предложил:
- Дорога. Попробуйте найти созвучное слово.
Оказалось, Мартин тоже умеет подшутить - на свой манер. Он, не раздумывая, снова коснулся моих пальцев, и девочка серьёзно "подхватила подачу":
- Три слога. Немного.
- Я так не играю, - улыбнулся я.
- Окно - стекло.
Тихий сипловатый голосок прозвучал в машине и смолк. Будто проговорил робот. Но Таис подняла брови… Ничего, перевоспитаете ещё друг друга. Я повеселел.
Разрушенное обгорелое здание полигона наезжало на нас мрачной, всё ещё дымящейся громадой, мелькая в клубах вздымающейся пыли - серой вперемешку с чёрным дымом, - мы спускались к нему с небольшого холма. Продолжая улыбаться уже машинально, я весь обратился во внимание.
- Впереди - никого. Плёнка с другой стороны здания, - сказала Таис.
- Откуда ты знаешь?
- Мартин сказал.
- Но… Вы же говорили, что плёнку невозможно засечь, пока она не выросла! Что её информационное поле излучает на одном уровне с разрушенным зданием!
- Это сказала не я, а Карл.
Всё правильно. Всё, что знал Карл, она озвучила. А то, что знал Мартин, осталось вне озвученного. Потому что никто не догадался спросить малыша о плёнке. Чёрт, ну и детки… С ними ухо держи востро…
Мы подъехали к более-менее уцелевшей стене полигона. Остановились.
- С другой стороны здания? А конкретнее?
Мартин медленно повернул ко мне несуразно большеватую голову ("Головастик", - вздохнул я, с трудом удержавшись, чтобы не погладить его по стриженой голове). Тёмные глаза замерли на мне. Я вопросительно посмотрел на Таис. Если малыш только что сказал два слова, а затем намертво замолчал, то, наверное, у него на это есть причины. Но девочка тоже молчала. И тоже внимательно и цепко смотрела на меня, будто решала что-то очень серьёзное. Я начал понимать.
- Таис. Чего хочет Мартин?
- Он хочет не говорить, а показывать.
- То есть пойти со мной. Нет.
- С нами, - ровно поправила девочка.
- Таис, знаешь, что такое шантаж?
- Нет.
- Это когда на человека давят, используя нечестный приём. Оставайтесь в машине и ждите меня. Я постараюсь вернуться быстро.
План, возникший мгновенно, был прост: я выскакиваю из машины и запираю детей в ней, после чего иду за искомым… Для меня прост. Для них - ещё проще.
Только я всего лишь подумал - подумал! - повернуться и быстро нажать на дверную ручку, чтобы молодецки выскочить из кабины, как оба чертёнка разом опустили глаза на дверь - и ручку заело. Я крутил её так и этак - заперто намертво.
Теперь я сам почувствовал, как тяжелеет кожа на лице, как расцветает на нём безобразный растительный рисунок. Обернувшись к детям, я наткнулся на сосредоточенно бесстрастные лица… Внутри меня начало подниматься что-то потяжелее татушного рисунка на лице. Похоже, поднимал голову тот самый психованный берсерк Бриса, которого весь месяц я легко сдерживал, не слишком часто натыкаясь на экстремальные обстоятельства. Но месяц - это слишком мало, чтобы совсем избавиться от него… Я крепче сжал лазер и огнемёт.
- Никогда не смейте давить на человека! Слышите - никогда! Потому что человек - это тайна тайн и порой бывает пострашнее самого страшного оружия… Никогда, ты слышишь меня, Таис… Ты слышишь меня, Мартин? Никто и никогда не посмеет командовать мной, если я этого не хочу!
Они отшатнулись, когда я развернулся и сильно наклонился - почти упал - спиной в их сторону. Теперь, когда Мартин не мог читать моих мыслей и они не знали, что именно я задумал, адреналин на основе возмущения и ярости (мною - командовать?!) заставил меня (меня ли? Не Бриса?) мыслить и действовать с сумасшедшей скоростью. Почти лёжа, я поджал ноги и ударил ботинками в стекло. Суховатый стеклянистый звон, приглушённый взвывшим ветром. Хорошо - в кабину не залетело. Ухватился руками в перчатках за зубастые края рамы и выпрыгнул из кабины, стараясь в прыжке как можно ровнее держать тело - оружие-то с собой. Наклонившись затем к разбитому окну, я сказал, едва сдерживая на тонкой привязи свою странную ипостась - Брисову сущность берсерка:
- Вы хотите шантажировать меня? А хотите встречный шантаж? Если вы выйдете из машины, я никогда с вами разговаривать не буду! Хуже того - я вас знать больше не захочу! Мы всегда будем чужими… Меня поняли? Прекрасно! Сидите и ждите здесь!