Эшшу тоже сел у стены, ближе к входу в пещеру. Закрыл глаза и обратился в слух. Им овладело холодное, отстранённое любопытство: убьют его или нет?
Высшие совещались тихо. Из пещеры долетело лишь несколько фраз. Сначала – испуганный вскрик учителя: «Ему же только семнадцать кругов! Мальчишка же!» Эти слова не растрогали Эшшу. Он почти равнодушно подумал: «Убьют».
Потом Сайу разгорячилась так, что повысила голос: «Да ладно вам! Я про это Доверенное Сокровище ещё в ученицах от младших жрецов слышала! И про рыжего алонкея. Тоже мне тайна!» Ей кто-то тихо возразил. Сайу возмутилась: «Да какая разница! Кому теперь нужны эти подробности, раз шкатулку в войну потеряли?»
Кажется, ей кто-то сделал замечание. Она заговорила тише. И больше уже ничего не слышно было – до мгновения, когда Супруг Змеи возвысил голос:
– Эшшу, войди!
Эшшу вернулся к костру и очень спокойно выслушал, что ему предстоит покинуть не только Змеиный остров, но и Ойшои.
По приказанию Супруга Змеи юноша снял жреческую налобную повязку и бросил в огонь. Глядя, как корчится в огне и рассыпается пеплом змеиная кожа, Эшшу думал, что и внутри у него всё превратилось в пепел.
* * *
Сразу покинуть Змеиный остров Эшшу не смог: пока он сидел в колодце и ждал решения своей участи, подошёл сезон штормов.
Бывший младший жрец почти не выходил из крохотной пещерки, которую ему отвели как гостю острова. Да, теперь он был гостем, и обращение с ним было вежливым и отстранённым.
Ел он вместе со всеми, за длинным столом, но никто не заводил с ним беседы. Шутки, смех, дружеские подначки, которыми обменивались молодые жрецы и жрицы, обтекали чужака, не касались его. Если он сам пытался с кем-то заговорить, ему отвечали учтиво и кратко. И он прекратил навязывать жрецам разговор.
Сначала Эшшу пытался делать обычную ежедневную работу, но ему ровно, приветливо объяснили, что гость не должен утруждаться.
Сунуться в хранилище рукописей, где он прежде любил проводить время, Эшшу даже не пробовал. Он знал порядки. Если чужак хотел ознакомиться с каким-нибудь научным трудом или поэмой, он должен был получить дозволение Супруга Змеи, и только после этого из хранилища гостю выносили обожжённые глиняные таблички, испещрённые значками, или более поздние тексты на писчей ткани.
Эшшу, разумеется, не просил ни о чём. Целыми днями лежал он на груде сухих водорослей и смотрел в потолок, на котором шевелились отсветы дрожащего пламени светильника.
Можно было представить себе, что он снова стал безымянным малышом, что он снова на Ойшои, что сейчас тётушка За́ри даст ему миску рыбной похлёбки и погладит по волосам доброй жёсткой рукой.
Как любил он когда-то сезоны штормов! Остров пустел, шаутис уходили в пещеры. Там заранее был сложен запас угля, по стенам развешаны связки вяленой рыбы, гирлянды лука, стояли бочонки с копчёной гусятиной, залитой жиром, и мешки батата. На полу лежали матрацы, набитые сухими водорослями.
Сезон штормов был отдыхом от тяжёлой работы в поле и в шахте. Конечно, никто не сидел сложа руки, это же скучно! Взрослые плели сети, шили, занимались резьбой по кости и мягкому камню. Остров Ойшои славился искусными резчиками. Не только торговцы охотно скупали поделки островитян – даже алонкеи, надменные хозяева морских просторов, соглашались брать изделия шаутис в счёт дани...
Взрослые делали лёгкую, приятную работу, а дети учились... слушали сказки и предания... пели песни... играли в «три цвета» и другие игры...
Да, Эшшу любил сезон штормов. Этот был первым, который хотелось попросить: «Уходи скорее, уйми свои ветра!»
А Ташур ни разу не зашёл к бывшему ученику.
Эшшу говорил себе: «Ну и к лучшему. Что мы могли бы сказать друг другу?»
* * *
Когда миновал сезон штормов, Эшшу вернулся на Ойшои. Сплетя шалаш из речного тростника, он устроился неподалёку от гавани – ждать, пока придёт купеческое судно. Юноша ловил в реке рыбу и жарил её на костре.
Он мог бы зайти в любой дом, помочь хозяевам работать на огороде – и потом в кругу семьи, за столом, есть из общей большой миски благоухающую травами похлёбку. Или спуститься в шахту, колоть со всеми уголь – и в обед сесть к котлу с густой кашей и мясом.
Но Эшшу в первый же день понял, что слух о его изгнании разошёлся по ближним селениям. Люди вели себя так же, как жрецы на Змеином острове. Они были вежливы и замкнуты.
Эшшу ненавидел одиночество. Он к нему не привык. Чтобы хоть как-то справиться с тоской, он играл в тростнике со змеями. Подманивал шипением, брал в руки, обматывал вокруг шеи или глядел в маленькие тёмные глазки. А потом вновь отпускал их в заросли – и говорил себе, что жрецы смогли взять у него только налобную повязку. Знания и умения остались при нём...