Гекта довела парней до городских ворот. Ага, значит, она живёт в Довеске!
Стайни уже знал от разговорчивых бродяг, что так называли предместье за городской стеной, где селится беднота. Прочный дом там редок. Случись вновь война – все эти домишки сожгут, чтобы враг не разломал их и не засыпал обломками крепостной ров.
Стражники на воротах, хвала всем богам, были так же беспечны, как и утром, когда Стайни проскользнул в город вместе с торговым караваном. Тогда там было не меньше десятка тяжёлых повозок, запряжённых быками, да вокруг суетились носильщики с поклажей. В толпе легко было затеряться, а въездную пошлину брали только с владельцев повозок. Те же всезнающие бродяги обнадёжили Стайни: мол, охотничий азарт находит на «шавок» у ворот довольно редко – лишь тогда, когда лесные разбойники и городское ворьё выводят из терпения или военачальника, или градоначальника. Тогда стражники цепляются к тем, кто подозрительно выглядит, и вообще всячески выставляют напоказ своё рвение. Впрочем, это у них быстро проходит.
Гекта на ходу легко поклонилась двум толстым, совсем не грозного вида стражникам у моста через ров. Те в ответ кивнули, не заинтересовавшись спутниками гадалки.
«Вот и хорошо, вот и всегда бы так!» – молча порадовался Стайни.
Эшшу шёл рядом, разглядывая всё вокруг с интересом и без страха.
Стайни с лёгким раздражением подумал, что этого доверчивого жабоглазого простака, видно, совсем не била жизнь. Он в чужом городе, среди чужого народа, который всего три года назад воевал с шаутис. И преспокойно идёт туда, куда его ведут незнакомые люди...
Кстати, а разве не то же самое делает сейчас и он, Стайни?
Беглый каторжник подобрался, с подозрением глянул по сторонам.
А здесь уже не улица. Здесь дома разбросаны, как грибы по поляне. Широкая тропа виляет и вьётся меж ними. И ограды здесь тоже есть – но не каменные и не деревянные, как в городе. Жители Довеска протягивают вокруг своих домишек и огородиков верёвки или ставят палки – а по ним тянутся, свиваясь друг с другом, плети жгучей, кусачей непролазницы. Она жалит даже сквозь одежду! Стайни как-то вечером в лесу вломился впотьмах в заросли непролазницы – ой, хотелось бы забыть! А тут – живые заборы. Конечно, серьёзного вора они не остановят, а вот озорных мальчишек – вполне... К тому же непролазница широкими листьями закрывает от прохожего немудрёные секреты бедных двориков.
Но вот звуки и запахи такая изгородь скрыть не может. Вся улица знает, у кого варится на ужин рыбная похлёбка, а у кого ароматный суп с диким тмином. Все слышат и визгливую перебранку супругов, и сердитый голос матери, скликающей детишек в дом, и закипающую ссору подростков.
Стайни шёл сквозь чужую жизнь, проникался её тайнами.
Тут наверняка все друг друга знают. И вряд ли любят незнакомцев, свалившихся невесть откуда. Но прошедший школу каторги беглец готов был побиться об заклад на свою единственную рубаху: доносить, если что, эти люди не побегут. Хлоди говорил: чем беднее живёт округа, тем больше она не любит стражников и судейских. И вообще власти...
– Нам дальше не по тропе, а напрямик, – махнула Гекта рукой в сторону большого пустыря, на котором, словно обломок гнилого зуба, высилась каменная коробка бывшего дома. – Мимо вот этого погорелого дворца.
– Для вашего Довеска и впрямь дворец, – уважительно кивнул Стайни в сторону развалины.
– Тут жил торговец... – Гекта шла неспешно, не обращая внимания на крапиву, которую приминали её босые ноги. – Он в городе был-то не богаче прочих, а в Довеске решил стать королём. И вёл себя паршиво. Нос задирал, в долг никому денег не ссужал, не давал проходу молодым девкам, слишком много болтал со стражей... – Тут в голосе её зазвучало злорадство. – Да ещё старых людей, сволочь, не уважал. Вот боги его и наказали.
– Молния ударила, да? – робко спросил Эшшу.
Старуха насмешливо покосилась на него, а Стайни весело догадался:
– Ну да, ну да, молния... Взяла молния кремень да огниво, ночью перелезла через частокол – и как ударит!.. Так было дело?
– Именно так и было, – подтвердила Гекта. – Стража ту молнию не нашла, да и не особенно-то искала... А ещё тут частокол был, его после пожара растащили. И остатки крыши тоже – на дрова. Растащили бы и коробку по камешкам, да кладка крепкая... Держитесь-ка от дома подальше, там у стены где-то погреб, в траве не видно... не провалиться бы... А вон впереди зелёная изгородь – та уже моя. Сейчас свернём за угол этой горелой развалины...
Изгородь, оплетённая непролазницей, не отличалась от соседней. А вот зрелище, которое уже не закрывал угол мёртвого дома, оказалось неожиданным.