Сам Стайни не знал, как он выглядит. (Может, это и к лучшему!) Его раскрашивала Айри перед самым отъездом из гостеприимного домика. Стайни не решился налить в таз воды и поглядеться. Айри, довольная своей работой, воскликнула: «Прелесть что за дурак получился!» А Гекта одобрительно кивнула: «Хорошая пара! Один суровый, другой смешной...»
Стайни, продолжая стучать в барабан, покосился на толпу.
Крепкие грузчики в холщовых рубахах и деревянных башмаках. Румяные торговки с закатанными до локтей рукавами. Рыбаки в высоких сапогах и широкополых шляпах, завязанных под подбородком бечёвками, чтоб ветром не унесло. Детишки с восторженными мордашками – все босиком, даже те, кто не бедно одет. Стайни невольно улыбнулся: он тоже, удрав гулять подальше от строгих очей мачехи, первым делом сбрасывал башмаки...
Тут парня обожгла внезапная мысль: а ведь он – на родине матери! Кто-то из слуг в замке сказал (не зная, что мальчик подслушивает), что мамаша Стайни родом с Фетти и была у себя в Энире трактирной певичкой.
Насколько Стайни было известно, отец никогда не бывал на Фетти. Почему же трактирная певица покинула родной остров и перебралась на Тайрен? И... с кем? Как получилось, что она стала служанкой в замке Вэлиар?
Этого уже не узнаешь. Но так странно думать, что любой из зрителей в этой толпе может быть твоим родственником! То есть, конечно, любой вайти.
А здесь почти все зрители – вайтис. Стайни увидел только одного шаути – пожилого рыбака, с любопытством наблюдавшего за циркачкой.
А та подхватила лежащую на досках палочку с привязанной к ней широкой золотой лентой. Взмахнула палочкой – и лента зажила собственной жизнью. Она свивалась в кольца у ног девочки, парила над её головой, вычерчивала яркие зигзаги в такт мелодии, которую вела лютня (барабан помалкивал, притих, ждал своего часа).
Стайни помнил слова девочки: «Я работаю, чтобы разогреть публику. После меня выступит Эшшу – вот тогда и будем собирать денежки!»
Этот номер оба парня разучивали почти весь день. А надо бы дольше, он сложный...
Айри хотела, чтобы Эшшу показал зрителям танец, увиденный ею в тростниках, – текучий, плавный, изящный. Но шаути отказался наотрез. Отстучал ладонями на досках крыльца странный ритм, рваный, неровный. И потребовал, чтобы Стайни это сыграл. Получилось не сразу, а потом парни почти до самого отъезда срабатывались, пытались слаженно вести странную пляску с прыжками, кувырканием и дёрганой мелодией. Причём без змеи. Эшшу не пожелал зря мучить бедное существо. Он пообещал, что позже поймает речную гадюку – и с нею будет лучше.
Эшшу действительно сбегал к реке с глиняным горшком, а когда вернулся – сказал: «Мне повезло...»
Стайни закончил «мелодию ленты». Айри грациозно раскланялась перед публикой и под одобрительные крики легко соскочила с повозки.
Эшшу замешкался – вероятно, развязывал ткань на горшке.
А когда вспрыгнул на доски – зрители разом замолчали. А Стайни пропустил барабанный удар.
Не только потому, что над толпой встал необычный, по-своему красивый и ничуть не нелепый человек в яркой одежде и впечатляющей чёрно-красной маске. Но и потому, что над головой на вытянутых руках он держал не какую-нибудь речную гадюку, а огромного синего смертозуба!
«Да как эта тварь в горшке поместилась... да что же теперь... от её укуса бык сдохнет...» – метались в голове Стайни панические мысли.
И тут он поймал взгляд Эшшу – холодный, строгий. Взгляд-приказ.
Пальцы сами коснулись струн.
Музыка привела в чувство всех вокруг (и самого музыканта).
Ну змея и змея... от циркачей всего можно ожидать!
А на досках, словно костёр, словно пожар, заполыхал танец!
Это было не изящное, услаждающее взор зрелище. Это было похоже на рассказ воина о сражении. Но воин не был человеком. В этом опасном, завораживающе странном существе слились воедино человек и змея.
Гибкое, сильное тело металось по доскам, выгибалось дугой, падало то на колени, то на спину, и вновь взлетало, выпрямлялось. Воин становился то копьём, то луком, то мечом. А змея то обвивала его шею, то превращалась в пояс, то скользила по рукам. Это зрелище притягивало, не давало отвести взгляд, а ритм мелодии всё ломался и менялся, не позволяя зрителям привыкнуть и расслабиться. Это было захватывающе и немного жутко.
Наконец шаути замер, вновь вскинув руки ввысь и растянув над собой послушную змею.