Тер не успевает опомниться, как оказывается у дома Дона. Не выключив мотора, взбегает по ступеням, забыв о звонке, стучит кулаком в дверь.
Открывает отец Дона, в глазах его страх. Но, увидев Тер, н успокаивается.
— Где Дон? — опрашивает она, не здороваясь.
— Его нет…
— Где он?
— Не знаю. — Старик опускает глаза.
Минуту Тер внимательно смотрит на него, затем хватает за отвороты поношенной куртки. Приближает лицо, шепчет:
— Почему вы мне не сказали? Почему? Ведь это ваш сын!
В глазах старика она читает внезапно такую боль, такую безысходную тоску, что ей становится стыдно.
— Тише, — губы его еле шевелятся, — мать…
— Давно? Вы давно знаете?
Старик только безнадежно машет рукой. Он и сам не ответил бы на этот вопрос. Знает? Он ничего не знает. Он чувствует. Но когда отец чувствует, это больше, чем знать…
— Где он сейчас может быть?
— Не знаю…
— Когда он вернется? Когда он возвращается в… эти дни?
— В двенадцать, может быть, в час… Он не любит теперь, чтобы мы дожидались его. В доме должно быть темно. Мы должны спать. Как будто мы можем уснуть…
Тер минуту о чем-то раздумывает, потом поворачивается.
— Погоди, Тер!.. — Отец хватает ее за рукав, — Как ты думаешь… Удастся… спасти… Как?
— Да! — твердо бросает Тер.
Она быстро сбегает по ступенькам, вскакивает в машину и на полной скорости исчезает за углом.
Отец Дона, сгорбившись, долго смотрит вслед машине.
Тер возвращается домой, не обращая внимания на краевые огни светофоров. Она влетает в гараж. Машины отца нет. Значит, он еще не приезжал. Она быстро пересаживается в свою «зимнюю» машину — тоже «бьюик», только синий, закрытый.
Через минуту опять несется по улицам вечернего города и, подъехав к дому Дона, останавливается на противоположной стороне. Выключает мотор.
Ей холодно, она плотнее закутывается в пальто. Потом не выдерживает и включает отопление. Нажимает рычажок приемника. Передают музыку, затем последние известия, снова музыку.
Она ждет час, два, три…
Дон появляется в половине первого.
Он идет медленно, слегка размахивая руками. На губах блуждает улыбка, неподвижный взгляд устремлен в пустоту. Плащ распахнут, голова не покрыта. Тер выходит из машины и быстро направляется ему навстречу.
Дон останавливается. На мгновение лицо выражает растерянность, удивление, страх. И вдруг он начинает радостно улыбаться.
— Тер, — говорит он, медленно произнося слова, — это ты. Тер? Я рад. Мне хорошо.
На глазах Тер выступают слезы. Но усилием воли она подавляет в себе жалость, волнение.
Молча берет Дона за руку и, как ребенка, подводит к машине, сажает рядом с собой. Включает скорость.
Они едут молча.
Дон, блаженно улыбаясь, полузакрыв глаза, откинулся на сиденье. Тер, сжав губы, нахмурив лоб, напряженно вглядывается в темноту.
Наконец машина останавливается в каштановой аллее. В «их» аллее. В машине тихо звучит музыка, лица освещает зеленоватый свет от щитка. Тер поворачивается к Дону и говорит:
— Я все знаю!
Он ласково улыбается, не открывая глаз. Кивает головой.
— Ты слышишь, Дон, я все знаю!
Неожиданно она включает плафон, решительным движением задирает ему рукав плаща, свитера, обнажает предплечье. На нем маленькие голубые точки — следы шприца.
Усталым движением Тер опускает рукав, выключает плафон. Сидит неподвижно. Преодолев минутную слабость, снова поворачивается к Дону.
— Дон, — говорит она спокойно, — надо что-то предпринять. Ты слышишь?
Он снова кивает головой, с трудом открывает глаза, смотрит на Тер. Взгляд его начинает приобретать осмысленное выражение.
— Я слышу, Тер, — бормочет он, — я все слышу. Мне хорошо. Это ты, Тер. И мне хорошо. Она трясет его за плечо.
— Очнись, Дон. Я все знаю, я возьмусь за тебя. Вызволю, вылечу. Не беспокойся, я все сделаю. Но ты должен мне помочь. Без твоей помощи я не справлюсь. Понял? Дон!..
Она еще долго уговаривает его, трясет, снова уговаривает, целует, втолковывает.
Постепенно Дон приходит в себя. Обычно в это время он в своей комнате, выкуривает еще одну-две сигареты. Их не хватает ему. Он испытывает беспокойство, досаду.
Наконец осознает, что это Тер, что они в ее машине, что ей все известно, что она намерена спасти его. Он усмехается про себя: спасти? Кто ее просит? Зачем? Что ж, она воображает, что он пойдет к врачам, ляжет в больницу? Черта с два, там же не дают марихуаны. Где его сигареты? Ему необходимо выкурить хоть одну — немедленно, сейчас же.
Он приподнимается на сиденье и открывает дверцу.
— Куда ты, Дон? Я не отпущу тебя. Я буду теперь все время с тобой! Тебя нельзя оставлять одного!
— Отпусти меня! — Он отталкивает ее, но Тер крепко держит его за рукав. — Отпусти, тебе говорят! Мне душно здесь, слышишь, душно! — Он вырывается и, чуть не упав, вываливается из машины. Тер, уцепившись за него, стоит рядом.
— Я не оставлю тебя! — кричит она.
— Не приставай, мне нужно закурить. Могу я закурить? Да не мешай же!
Он кричит. Так он с ней никогда еще не разговаривал.
— Дон, — Тер говорит с трудом, ее душат слезы, — Дон, опомнись, разве ты не любишь меня? Это же я, твоя Тер.
Дон отталкивает ее, вынимает сигарету, закуривает. Минуту он стоит молча, с наслаждением затягиваясь. Потом подходит к ней.
— Прости меня, Тер, — он обнимает ее за вздрагивающие плечи, — прости, но я сейчас плохо соображаю. Отвези меня домой, пожалуйста, отвези. Я высплюсь, и завтра утром мы обо всем поговорим. Ладно? Ведь все равно сейчас это бесполезно. Давай завтра утром…
Тер понимает, что он прав. Разговаривать с ним сейчас бесполезно. Ее охватывает бесконечная усталость, чувство безнадежности. К чему все это? Зачем? Все равно ничего не получится, у нее не хватит сил, да и поздно… Поздно. Надо все бросить, махнуть рукой.
Но усилием воли она снова берет себя в руки. Хорошо, сейчас бесполезно, он в дурмане, но завтра, с утра, когда все улетучится, они поговорят. Спокойно, трезво. Все решат. Составят план. Надо только дождаться утра (ох как это тру дно!).
— Садись, — говорит она.
Дон недоверчиво смотрит на нее.
— Садись же, я отвезу тебя домой.
Продолжая подозрительно коситься, Дон залезает в машину. Его настороженный взгляд следит за дорогой: туда ли везет, не обманывает ли.
Они подъезжают к его дому. Не помахав рукой, Дон скрывается в дверях.
Тер медленно едет домой. К счастью, господин Лонг возвращается еще позже.
Наутро, часов в девять, машина Тер вновь на своем посту. Она не заходит к Дону, сидит в машине и ждет. Лицо ее потемнело, глаза обведены синими кругами, она не спала ночь.
В десять утра Дон выходит из дому.
Он сутулится, идет неуверенной походкой, волосы спутаны, плащ не застегнут. Но он «в порядке», действие «зелья» улетучилось вместе с обычной тягостной ночью.
Тер опускает стекло и негромко зовет:
— Дон!
Он испуганно оборачивается, видит ее, нерешительно приближается к машине.
— Ты в университет? — спрашивает она как ни в чем не бывало. — Садись, подвезу.
Машина трогается. Первым молчание нарушает Дон:
— Прости, Тер, за вчерашнее. Но я плохо себя чувствовал. Я обидел тебя. Прости.
— Ты что-нибудь помнишь из нашего вчерашнего разговора? — спрашивает Тер.
Он смущенно смотрит на нее.
— Тогда повторяю, — говорит она спокойно, — я все знаю, Дон! Ты стал наркоманом. Но это не безнадежно. Люди вылечиваются. Я хочу, чтоб ты выздоровел. Понял? Я сделаю для этого все. Но ничего не получится, если ты сам не захочешь, не будешь мне помогать.