— Лисси, не надо! — постаралась урезонить ее Тинка.
Но Лисси не слушала, она встала перед деревянным коршуном, сосредоточила на нем пристальный взгляд и спросила, кто стоит за дверью.
Никто! — прохрипел коршун.
Зачем же ты кричал? — напала на него Лисси.
Деревянный коршун гордо вскинул голову и разразился клохчущим смехом.
— Если ты и дальше будешь так себя вести, я превращу тебя в опилки, — пригрозила разозленная Лисси, однако коршуна это, похоже, не беспокоило.
Огромными шагами Лисси поспешила к садовым воротам. Притаившись за кустами, Тинка следила за сестрой. Она видела, как Лисси вытащила торчавший в щели листок и развернула его.
— Тинка! — вдруг панически закричала Лисси и бросилась к дому.
Издалека Тинка могла различить только какие-то цветные пятна. Чуть не налетев на сестру, которая внезапно встала у нее на пути, Лисси молча сунула записку ей под нос.
Наклеив разноцветные буквы, вырезанные из журналов, на бумажный лист, кто-то составил анонимное послание:
Нам вСе изВеСтно! ЖиЗНь учитЕЛя — на
вашей Совести! Покиньте этоТ дом
Навсегда! ИНАче мы Сообщим в полициЮ I
Лисси крепко стиснула зубы и сделалась белой как мел, особенно вокруг носа. Ей стало страшно. Тинка бросила записку на землю и стала как сумасшедшая тереть уши, надеясь таким образом успокоить свое разбушевавшееся сердце.
Все вокруг девочек, казалось, замерло. Словно одурманенные, они нетвердыми шагами возвратились в дом. Их ладони были влажными от волнения.
«Жизнь учителя — на вашей совести!» Эта фраза, как железная пуля, стучала в головах обеих девочек все сильнее и сильнее:
Жизнь учителя -—на вашей совести!
...учителя — на вашей совести!
...на вашей совести!
— Кому-то очень хочется обвинить нас в том, что мы убили господина Ваннэ, — чуть слышно пробормотала Тинка.
Лисси ответила еле заметным легким кивком, как будто из ее головы могло что-то выпасть. Сердце ее не бушевало, как у Тинки, но удары его были настолько тяжелы и сильны, что, казалось, в любую минуту оно могло замереть и остановиться.
Это... действительно так и выглядит, — с трудом произнесла Лисси. — Господин Ваннэ в наш дом пришел, но никто не видел, как он отсюда ушел. Можно подумать, что мы его здесь укокошили и зарыли в подвале.
Но ведь мы не убийцы! — едва слышно прошептала Тинка. Мысли ее словно увязли и окаменели. В голове не мелькало никакой, даже самой нелепой идеи, что теперь следует делать.
Лисси растерялась. Она привыкла мчаться вперед, не разбирая дороги, и рассматривала любую проблему как барьер, который нужно преодолеть с наскоку. Но сейчас она чувствовала себя так, будто стоит перед стеной высотой с километр.
Девочки словно целую вечность неподвижно просидели на корточках возле софы, безмолвно уставившись в пустоту. Они почему-то надеялись, что время тоже остановится, но этого не произошло. Часы на запястье Лисси дважды легонько пискнули, и это означало, что часовая стрелка прошла полный круг. Было уже два часа пополудни.
Казалось, всего через несколько минут часы пискнули снова, на этот раз звук был только один и тоном ниже.
Половина третьего.
Половина третьего? Полчаса пролетели как одно мгновение.
Лисси медленно встала и взяла у Тинки записку. Неловко ступая на затекших ногах, она вышла в прихожую и показала ее коршуну.
— Кто это принес? — настойчиво спросила она.
У коршуна дрогнули резные крылья, что дало ему возможность сделать два небольших прыжка.
Разве я шпион? Разве я справочное бюро?
Если бы я так чертовски не ослабела, я охотно свернула бы тебе шею!
Убийца! — пронзительно выкрикнул рассерженный коршун.
Из гостиной выскочила Тинка:
— Что? Что ты опять натворила?
— Оставь меня в покое! — взвыла Лисси, и слезы отчаяния потоком хлынули из ее глаз.
Она бросилась наверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, оступилась, с грохотом полетела вниз и, почувствовав резкую боль в голени, сжала зубы и кое-как добралась до кровати, на которую сразу же и улеглась животом вниз. Сейчас она очень тосковала по своей маме, которая умерла, когда Лисси было всего семь лет. Она так хотела бы во всем ей довериться и была уверена, что мама обязательно нашла бы для дочки слова утешения. Охотнее всего она сбежала бы сейчас домой, где у нее в тайном месте хранилась мамина фотография.
Лисси медленно и тяжело привыкала к мысли, что Грит Клювель станет новой женой ее отца. Нет, она никогда не назовет ее мамой, мамочкой, потому что Грит ведь не ее мать. И Тинка тоже не ее настоящая сестра, но все же она лучше, чем ее родной братец Фрэнк.
Дом госпожи Шикетанц стал для Лисси единственной надежной крепостью, которую она даже готова была делить с Тинкой. Здесь было их собственное царство, сюда имели доступ только они.
И теперь кто-то хочет отобрать у них дом. И виновата в этом она, Лисси. Тинка предупреждала ее, говорила, что нельзя заколдовывать учителя, но Лисси ее не послушала. Поэтому она сейчас так зла на себя, хотя никогда никому в этом «е признается. Для всех остальных виноватыми должны быть другие, например Тинка, которая могла бы ее удержать, но не удержала. Дурацкая колдовская книга тоже виновата, она должна была бы содержать особое предостережение, необходимое при использовании такого рискованного заклятия.
Поскольку Лисси не знала выхода из создавшегося положения и не имела ни малейшего понятия, каким образом расколдовать и вернуть господина Ваннэ, она впала в глубокое, беспросветное отчаяние.
— Лисси! — раздался снизу голос Тинки. Он прозвучал осторожно и озабоченно. Лисси, сонная, приподняла голову. Она, как видно, сама того не заметив, задремала.
— Лисси, где ты? — вновь окликнула ее Тинка, повысив голос.
Лисси окончательно проснулась и тотчас вспомнила все, что с ними случилось.
— Отстань, оставь меня в покое! — раздраженно крикнула она по направлению к лестнице.
Тинка отступила на шаг, словно Лисси и впрямь могла метнуть по ступенькам нечто вроде шаровой молнии.
— Зачем ты так, я же тебе ничего плохого не сделала! — с упреком сказала Тинка. В ней вдруг проснулась злость. — Ты могла бы хоть раз, в виде исключения, меня послушать, а не пытаться, как обычно, прошибить головой стенку.
В ответ раздался такой отчаянный крик, какого Тинка никогда в жизни не слышала. Ведь ей ни разу не доводилось присутствовать при извержении вулкана. Во всяком случае, ничего более страшного, чем рев, который на нее обрушила Лисси, невозможно было вообразить:
— Всезнайка! Проклятая карьеристка и подлиза! Ты способна лишь умничать и притворяться пай-девочкой!
Тинка стояла у подножия лестницы и болтала ногой. Она скрестила руки на груди и внешне оставалась совершенно невозмутимой.
— Не удивительно, что твой папаша вовремя от вас смылся! Разве можно выдержать дурацкую болтовню — твою и твоей мамочки? — разошлась Лисси.
Но едва она выкрикнула последнюю фразу, как ей самой сделалось невыносимо горько. Сейчас у Тинки лопнет терпение, она тоже впадет в бешенство и осыплет Лисси такой бранью и такими справедливыми упреками, что ей нет сдобровать.
Но внизу по-прежнему было тихо.
Лисси мгновенно соскочила с кровати, вдруг осознав, что именно она ляпнула, и поняла, что перегнула палку — говорить такое непозволительно. Никаким бранным словом Тинку нельзя было уязвить больнее, чем тем, что сорвалось с языка Лисси.