— Тавук Гогсу, вы уверены? — эрудированная зануда Трошкина испортила мамуле радость предвкушения. — Это же такая куриная грудка.
— Не может быть, написано, что это десерт! — не поверила мамуля.
— Да, но знаете, как его готовят? Сначала курицу варят и мелко режут на волокна, потом снова кипятят с водой, сахаром, молоком и рисом, а при подаче посыпают корицей.
— Какой ужас! — шокировалась мамуля.
Это оказалось очень кстати — сошло за правильную реакцию на первую фразу бабулиного трагического монолога:
— Целых пятьдесят лет я винила его напрасно!
— Кого? — спросила Трошкина.
Я сделала ей знак помолчать. Бабулю наконец прорвало, и ни помогать, ни мешать ей не следовало.
— Витю Капустина, — одними губами проартикулировала мамуля.
В турецких десертах она не разбирается, а вот в драматических сюжетах понимает побольше многих.
— Витю Капустина, — подтвердила бабуля и крепко взялась за две гульки из косичек, закрученных бараньими рожками за ушами.
Я напряглась, ожидая, что она выдернет из них шпильки и эффектно распустит волосы в знак глубокого раскаяния, но бабуля только помотала головой, придерживая ее за свои бараньи гульки, как кастрюлю за ручки.
— В половине случаев он был не виноват!
Тут уже я, взрощенная на эпосе о Витиных подвигах, живо заинтересовалась:
— То есть когда ты рассказывала, как твой Капустин забил замочную скважину в двери класса жеваной бумагой…
— Я ошибалась, это сделал не он, а Сережа Макаров.
— А доску салом кто намазал?
— Петя Соломин.
— А кто подложил тебе на стул колючую кожуру конского каштана?
— Это Витя, но не один, а с тем же Макаровым. И заспиртованную гадюку в банке из лаборантской они стащили вдвоем, а вот в мое пальто и песцовую шапку скелет в кабинете биологии нарядил вообще второгодник Гуськов из восьмого «А», мои пятиклашки при этом даже не присутствовали!
— Но дождевого червяка в твою пудреницу затолкал все же Витя, о, спасибо большое. — Мамуля приняла у официанта тарелку со своим десертом и отважно ковырнула его ложечкой.
Она у нас не робкого десятка — и червяка ковырнула бы.
— Хм… Вкус странный, но не настолько, как у Бориного экспериментального желе из мидий с зеленой алычой…
— Ты-то откуда знаешь про дождевого червяка в пудренице? — не поняла я.
— Так я же сидела с ними рядом под пинией, когда они вспоминали свое общее прошлое. — Мамуля кивнула на бабулю и подвинула к ней свой куриный десерт. — Рекомендую попробовать, должно перебить послевкусие горьких открытий. Хотя какая теперь разница, кто именно доводил нежную барышню-учительницу хулиганскими выходками!
— Бася, да я же полвека призывала на его голову кары небесные! Может, именно по моей вине…
У бабули пресекся голос, она поспешила хлебнуть свой айс-кофе, и конец ее фразы заглушило нервозное бульканье.
— А, я поняла! — обрадовалась мамуля. — Ты считаешь, что твои проклятья тяжко пали на голову Вити, в результате чего он и оказался в нашем багажнике с отшибленной памятью!
— А он потерял память? — заинтересовалась Трошкина.
Получается, уйдя на рецепцию, мы с ней пропустили всё самое интересное.
— Не всю, — допив свой айс-кофе, вступила бабуля. — Услышав мой голос, мальчик вспомнил яркие моменты из прошлого. Хотя события более позднего времени, увы, забыл.
— То есть как мальчик оказался в багажнике, вы не выяснили? — огорчилась я.
— Этого он не вспомнил. — Мамуля развела руками, посмотрела на расстроенную бабулю и добавила: — Пока. Может, теперь ему встретится кто-то незабываемый из недавнего времени и тогда его амнезия пройдет окончательно.
— Может, она уже прошла, — предположила Трошкина. — Он же покинул нас, не стал цепляться за бабулю как за единственный якорь, значит, нашел какие-то другие зацепки.
— Спасибо, Аллочка, — кивнула ей бабуля. — И тебе, Бася, тоже. Я понимаю, что вы хотите меня утешить, однако совесть не унять. Быть может, именно мои несправедливые упреки стали последней соломинкой, сломавшей спину верблюду Витиной судьбы.
— Как поэтично! — восхитилась мамуля. — Верблюд судьбы! Я должна это записать. — Она полезла в сумочку за ручкой и блокнотом, уже развивая метафору. — У кого-то из нас он одногорбый, а у кого-то двугорбый, но все мы без исключения рискуем получить его плевок…
— Как бедный Витя, — вздохнула безутешная бабуля.
— Мария Семеновна, вы же убежденный дарвинист, — напомнила ей Трошкина. — Откуда эти метафизические бредни о влиянии ваших проклятий на чужую судьбу?