Квартиру нашла я, договаривалась об аренде англоязычная Трошкина, а финансирование этого проекта осуществлялось вскладчину, причем львиную долю внесла мамуля, как самая состоятельная из нас. Наличные доллары для расплаты с арендодателем лежали у меня в сумочке вместе с загранпаспортами, которые я собрала у всех еще на выезде из аэропорта. А ответственным квартиросъемщиком мы договорились назначить Алку — с имеющимся у нее австралийским паспортом она представлялась наиболее респектабельной из нас.
Как я и думала, никаких проблем с заселением не возникло. Договор аренды был составлен заранее, и Трошкина подмахнула его не читая, поскольку турецкого она не знает, а присланную по электронной почте копию на английском проштудировала еще дома. Мы получили ключи и вернулись в приют спокойствия под пинией, чтобы пригласить в квартиру ее новых жильцов.
При этом Алка опасливо призналась:
— Меня терзают смутные сомнения… Он же не собирается жить вместе с нами? Это сильно не понравится Зяме, Денису и Борису Акимовичу.
Я поняла, что ее тревожит судьба экс-пятиклассника Капустина, точнее, реакция на наше в ней участие мужской половины семейства Кузнецовых-Кулебякиных.
Справедливости ради следовало отметить, что не было сомнений: Зяме, Денису и папуле сто процентов не понравится сам факт нашего тайного путешествия в Турцию, но беспокоиться об этом раньше времени не хотелось, потом как-нибудь разберемся. А что касается Вити Капустина…
— Не думаю, что бабуля жаждет возобновить стародавнее знакомство с человеком, по милости которого у нее появилась первая седина, — рассудила я.
— Думаешь, их случайную встречу уже можно прилично закончить? — усомнилась Трошкина. — Типа обменяться телефонами, условиться как-нибудь созвониться и расстаться еще на полвека?
Мы занырнули в обширную лужу густой тени увитого виноградом навеса и встали, незаметно рассматривая трио на скамье под пинией.
Напрасно я думала, что дотошная бабуля завалит гражданина Капустина бесчисленными вопросами, — она с ним не говорила, даже не смотрела в его сторону. Сидела, насупленная, взирая на медленно увядающую под ее пристальным взглядом розу и предаваясь раздумьям, судя по всему, безрадостным и тяжким.
Зато мамуля вела с новым знакомым оживленный разговор — на тему, не представляющуюся актуальной мне, но всегда интересную ей.
Наша писательница обожает расспрашивать свежих людей об их литературно-художественных пристрастиях. Вот и сейчас она настойчиво допытывалась у гражданина Капустина:
— Самый яркий, а? Незабываемый? Выбивающий слезу? Вызывающий катарсис?
— Пожалуй… — Капустин задумался.
Мамуле явно понравилось, что он серьезно отнесся к ее вопросу, и она обворожительно улыбнулась.
Папуля, если бы он это видел, мигом выбил бы из Капустина и слезу, и зуб-другой. Такой катарсис устроил бы — Отелло отдыхает!
— Наверное, «Бременские музыканты», — наконец нашелся с ответом Капустин. — Старый советский мультик. Помните, как зверюшки уезжают из дворца наутро после свадьбы Трубадура и Принцессы? Медленно-медленно едут они по дороге и грустно-грустно поют свою песенку, и мордочки у них ужасно печальные, и ушки так уныло болтаются. — Он состроил плаксивую мину и жалобно провыл: — На-а-аша кры-ыша — небо голубо-ое…
— Да-да? — подбодрила его мамуля, слушая с преувеличенным интересом, который больше подошел бы другому профессионалу — не литератору, а психиатру.
— И тут вдруг до них доносится радостный голос Трубадура! — Капустин стряхнул с себя грусть-тоску, приставил ладони рупором ко рту и радостно прокричал: — Наше счастье жить одной судьбо-ою!
И снова на миг перевоплотился в печального зверя, глаза которого тут же засияли, обвисшие уши вскинулись, задние лапы притопнули, передние бодро забарабанили по лавке:
— Лалала-лала! Ла-лала, ла-ла-ла-ла-ла! Лалала-лала! Ла-лала, ла-ла-ла-ла-ла!
— Театр одного актера! — восхитилась Трошкина, непроизвольно дернув ногой в такт задорному лалаканью.
— Лалала-лала! Ла-лала, йе! Йе-е, йе-е, йе-е! — закончил Капустин, зажмурился и помотал головой. По щеке его скользнула блестящая слезинка. — Это было самое трогательное, что я видел в жизни. Честно! До сих пор плачу, как только вспомню.
— Однако-о-о, — уважительно протянула мамуля. — Я как-то недооценивала… Хм… А ведь ретеллинг нынче в моде…
Она подняла глаза к одинокому кудрявому облачку и задумчиво посоветовалась то ли с ним, то ли со своей музой ужастиков: