— Ты чего, Поливанов, губы распустил? Проедет губернатор — отдавит, — где-то над самым ухом произнесла тётя Настя.
Игорь виновато улыбнулся и стал растерянно оглядываться: замечтался.
Сквозь железные прутья кровати в головах видны лишь пропылённые кусты акации, дорога, затравеневшая по обочинам, а прямо за нею увалы, подножия сопок, засаженные в нижней, покатой своей части картошкой. Наверное, она уже зацвела своими нежно-фиолетовыми и белыми цветами, потому что временами долетал из-за дороги слабый сладкий её запах.
— Тётя Настя, а что там, за холмами? — спросил во время обеда Поливанов, махнув рукой за дорогу.
— Да ещё холмы. За ними — поле колхозное.
— А деревня далеко?
— Далеко. Там только сторожка одна. Старик с берданкой поле с тыквами сторожит. А на что тебе знать? Ты вот лучше кашу ешь — смотри, сколько по краям тарелки размазал… Ешь, пока рот свеж…
По вечерам, после отбоя, Поливанов шёпотом обсуждал с Костей подробности побега. Бежать надо, конечно, ночью. Главное, за дорогу незамеченными уйти, чтобы не преследовали. Дальше всё казалось ясным: где пройдём, где проползём. Взберёмся на холм, потом в ложбину, потом опять на холм и через поле на огонёк, к сторожке. Хлеб с собой, воды в колодце достанем. Хорошо бы сторожа подкупить, хлеб на молоко поменять, отдохнуть и дальше к железной дороге двинуть.
— Можно ещё курицу зарезать, если поймается. Ножик с нами, — говорил Костя.
— А как её сготовить? — сомневался Поливанов.
— Запросто. Костёр в поле разожжём и изжарим. А перья в волосы засунем, как у индейцев, чтобы нас пугались. (С Костей всё становилось ясным, как полдень, и неопасным.) Через пару дней наверняка к железной дороге выйдем, а там забраться в пустой товарняк, затаиться и ехать в Москву; от Москвы же и фронт неподалёку.
Поливанов уже въявь видел этот щелистый, вздрагивающий на стыках вагон с грудой тряпья в углу, где они устроятся тайком; мелькающие платформы, водокачки, стрелки па запасных путях и наконец Москва… Москва с окошками крест-накрест, опущенными на ночь чёрными бумажными шторами, с фонариками в руках редких прохожих, с аэростатами на площадях и нарочно выставленным напоказ серебристым туловищем сбитого «Юнкерса-88», о котором недавно писала «Пионерка»… Что будет с мамой, когда он позвонит в дверь на Страстном бульваре! «Игорь?! Откуда ты, Игорёк?» Наверное, надо всё-таки пожить дома денька три, а там уж на фронт…
И вдруг беспокойная мысль: как же без компаса идти? Заблудимся, потеряемся. Если по карте смотреть, надо на северо-запад выбираться. Но как его, этот северо-запад, ночью найдёшь?
Вот Зоя Николаевна всё это знала: и как по звёздам идти, и направление в лесу без компаса. Почему её тогда плохо слушали?
В их отделении Зоя Николаевна бывала теперь редко, по разику в месяц, в день стрижки. Но, на удачу, как раз явилась с парикмахерскими ножницами, машинкой и железным гребешком. Прежде словоохотливая, она теперь больше помалкивала. Подходила к кровати, подкладывала под затылок чистую пелёнку и, придерживая голову одной рукой снизу, другой начинала двигать стрекочущую машинку от лба к макушке; там, где проползала машинка, оставалась гладкая, пустая полоса. Потом просила повернуть голову набок и также молча обрабатывала затылок.
Стригла она, закусив от напряжения нижнюю губу. Шпильки вылетали у неё из большого пучка чёрных с проседью волос и падали на одеяло, но она этого не замечала. Видавшая виды, давно не смазанная машинка то и дело заедала, дёргала, ребята охали и морщились, и тогда Зоя просила:
— Ну, Игорь, ну, потерпи ещё минуточку.
Поливанов старался не пищать, хотя Костя и уверял, что Зоя дёргает нарочно.
Зоя Николаевна кончила стричь Игоря и вытряхивала под кустами пелёнку, когда Костя как ни в чём не бывало задал гвоздём сидевший в его голове вопрос. Голосом паиньки он спросил, как найти в лесу север и юг, если нет с собой компаса.