Мариетта, все еще жавшаяся к стене, вдруг расхохоталась.
— Это она над тобой, Тонио, смеется, — сказала Джулия.
— А ну, немедленно спать, гниломордая, — прикрикнул на тещу Тонио.
Женщины начали медленно пятиться к двери. С порога Джулия снова бросила:
— Это она над тобой, человек, смеется.
Тонио громко захлопнул за ними дверь; сейчас в зале они с Мариеттой остались одни. А Мариетта все еще хохотала.
Тонио приблизился к девушке.
— А теперь, — прошептал он, — теперь, Мариетта, самое время меня поцеловать.
— Ладно, — легко согласилась Мариетта.
Она шагнула к нему.
И положила обе руки ему на плечи. Тонио сразу и не понял, было ли то в знак нежности, или чтобы удержать его на почтительном расстоянии.
Потом она потянулась вперед и поцеловала Тонио в лоб.
Так он и не успел понять, что к чему. Ступая на пальчики своих босых ног, она как перышко пролетела мимо. И уже очутилась на крыльце. А там, задержавшись на секундочку, крикнула ему:
— Я тебя очень люблю, Тонио, очень-очень, так и знай…
И исчезла в темноте.
Когда игроки вышли из таверны, Маттео Бриганте пригласил Пиццаччо выпить с ним на балу стаканчик вина. За вход он расплатился сам, вынув из бумажника кредитку в пятьсот лир. Уселись они поближе к буфету. Бриганте заказал бутылку пенистого асти.
Попивая вино, он оглядывал своими маленькими жесткими глазками танцоров, площадь и то, что было на площади и рядом с ней. И, взглянув, мгновенно отмечал все (мысленно, конечно). Такая привычка осталась у него еще со времен службы на королевском флоте, где он дошел до старшего матроса, — и привычка эта весьма пригодилась ему сейчас, когда он контролировал весь Порто-Манакоре.
Вот на пятом этаже претуры стукнули ставни: значит, донна Лукреция не спит. Что-то не видно неаполитанки, остановившейся в отеле «Бельведер», на бал не пришла, верно, отправилась гулять на пляж, но с кем? Джузеппина танцует с молодым римлянином, но он ей вроде не интересен. Вот секретарь кооперации мебельных фабрикантов привел на танцы всех своих трех дочек, а сам попивает французский коньяк. Интересно, откуда у него такие денежки?
Обозревая свою территорию, вернее, свои охотничьи угодья, рэкетир рассеянно поигрывал окулировочным ножом. Прекрасный инструмент, фирмы «Due Buoi» — «Два Быка», дороже окулировочных ножей вообще не бывает: весь целиком умещается в горсти, рукоятка черная, покрытая лаком, в дерево врезаны медные заклепки, у основания он шире, что весьма удобно, и весь словно создан тебе по руке. Убранное лезвие покоится себе в коконе рукоятки, чистое, блестящее, гладкое, опасное, и смотреть на него — одно удовольствие, оно как устрица в раковине, как жемчужина на бархате футляра.
За соседним столиком два каких-то белобрысых туриста пялятся на молоденьких мальчиков. Свою машину «фольксваген» с баварским номером они оставили на углу недавно проложенной улицы, которая, петляя, спускается к пляжу. Бриганте отмечает и это (мысленно, конечно); он контролирует также сделки местных парней с иностранцами.
Он потихоньку выдвигает лезвие ножа, потом отпускает палец, и оно входит в ручку с коротким сухим щелканьем. Ему по душе этот четкий звук, словно рядом кто-то молодой щелкнул зубами.
За барьерчиком, отделяющим танцевальную площадку, стоят, опершись о балюстраду таверны, Пиппо и Бальбо. Пиппо в упор разглядывает Маттео Бриганте.
Штаны на Пиппо сплошь в дырах, разлезлись по всем швам, внизу они совсем разлохматились. Мужчины и юноши или гуальони — словом, весь Старый город ходит в рваных штанах, но у них эти позорные лохмотья хоть кое-как заплатаны, кое-как подштопаны. А Пиппо победительно щеголяет в своих лохмотьях, они похожи на пенную бахрому, которой старинные художники охотно окружали Венеру. Рубашка тоже превратилась в немыслимое рванье, пуговицы нет ни одной, но он даже не завязывал ее узлом на животе, хотя в нынешнем году многие гуальони переняли такую моду у курортников. При каждом его движении лохмотья рубашки взлетают за плечами, как плащ Михаила Архангела. Иссиня-черные волосы падают крутыми локонами на лоб. Шестнадцатилетний вожак гуальони, отважноглазый…
Бальбо — рыжий, коренастый, хоть и тоже в лохмотьях, но в лохмотьях вполне пристойных; когда гуальони делят добычу, всеми расчетами и дележкой занимается он — это, так сказать, бухгалтер шайки. Пиппо не спускает глаз с Маттео Бриганте. Бальбо не спускает глаз с площади. Где бы ни находились вместе вожак гуальони и его адъютант, у них как бы одна голова на двоих, и эта голова охватывает единым взглядом все четыре стороны горизонта.