Обольщение, обладание, унижение, разрыв — вот каковы были четыре фазы любовных похождений комиссара Аттилио, действо куда более религиозное, чем он это подозревал. А под конец он сам подпал под закон Джузеппины. Бриганте злорадствовал.
Он, Маттео Бриганте, предпочитал насиловать девственниц.
К двум часам пополудни кончались пляжные развлечения. Публика возвращалась в город для обеда и для сиесты. Комиссар повез на своем «фиате» жену, детей и Джузеппину. На самой оконечности мыса, неподалеку от трабукко, донна Лукреция и Франческо только-только расстались, и оба пробираются через сосновую рощу, он — к тому месту, где спрятал за кустами «веспу») дона Руджеро, она — к портику летней колонии, и каждый твердит про себя слова любви, те, что сказал ему другой.
Маттео Бриганте до пяти часов проспал у себя дома, во дворце Фридриха II Швабского, где помещалась его квартира. Потом поднялся, принял душ и тщательно занялся своим туалетом: в этом отношении он непогрешим. Надел подходящий ко второй половине дня, начинающейся после сиесты, пиджак из альпага зеленовато-синего цвета, бирюзовую рубашку и темно-синий галстук бабочкой. В Италии галстук бабочкой не слишком-то в большом ходу, но Бриганте к нему привык, начал носить такой галстук сразу же после того, как демобилизовался с флота и приступил к рэкету; в те времена он считал, что бабочка как-то солиднее, чем обыкновенный галстук, завязанный узлом, а теперь без бабочки он сам был на себя не похож.
— Ужинать вернешься? — спросила синьора Бриганте.
— Еще не знаю, — буркнул он в ответ.
Он обогнул угол Главной площади и улицы Гарибальди. Из подвального этажа претуры из-за венчающего ставни «намордника» доносится пение арестантов:
Но Маттео Бриганте уже давно не слышит их пенья, подобно тому как рыбак не слышит треск мотора своей лодки. Теперь он направился к первому уступу горы, где начинается царство апельсиновых и лимонных плантаций.
Идет он не той дорогой, какой бежала ночью Мариетта, потом утром шел Пиппо, когда его незаметно выследил Пиццаччо.
Поэтому он сначала завертывает на плантацию, граничащую с плантацией дона Чезаре (той, где прячется Мариетта), но с другой стороны, не с той, где лежит долина с бегущими по ней тремя родниками. Арендатор этой плантации, приятель Бриганте, наблюдает за работой десятка поденщиц, которые очищают от сорняков приствольные чаши.
Они останавливаются немножко поболтать.
— Вот-то действительно бездельницы, — жалуется арендатор, — стоит мне отвернуться, и они, пожалуйте, стоят себе руки в боки.
— Если ты сам не болеешь за свое добро, — замечает Бриганте, — то как же ты хочешь, чтобы другие за него болели?
— Они же только моей работой и кормятся, — продолжает арендатор.
— Рука без глаза — ничто, — ответствует Бриганте.
И так далее. И тому подобное. Словом, идет обычный обмен любезностями между низшим сержантским составом.
— Отдохну-ка я здесь чуток, — замечает Бриганте.
— Это как тебе будет угодно.
Вопросов Бриганте задавать не полагается. Если он решил передохнуть на твоей плантации, значит, ему нужно что-то по соседству контролировать. А это уж его личное дело.
Бриганте присаживается в тени инжира и ждет, когда арендатор вместе со своими поденщицами отправится восвояси.
Отец Маттео Бриганте был батраком, работал поденщиком (если только вообще не сидел без работы). Мать его тоже была поденщицей, полола сады или таскала воду из оросительных колодцев; она еще чаще, чем отец, сидела без работы. В благодарность арендатору или управителю, милостиво согласившемуся взять их на работу, они безвозмездно, сверх урочного времени, успевали переделать для него же кучу дел.