— Ты надолго в столице? — Без настроения спросила Кальса и принялась рассматривать свои длинные ногти.
— Через неделю отбываю на север.
— Так быстро? — От удивления она поднялась на локтях и облокотилась на бархатную спинку постели. Ее волосы рассыпались по плечам едва прикрыв верхнюю часть пышной груди. — И когда мы увидимся в следующий раз?
— Не знаю… Светоч хочет, чтобы я направился в Кашшос. Но я само собой не горю желанием. Итак, пришлось оставить все дела на Мирке и мне это совсем не нравится. В недрах острова пробуждается скверна. В воздухе витает смрад старых богов. Я чую это. Многие, кто находится под моей защитой могут оказаться в опасности. Но Мэф стал слишком беспечен, чтобы признать это.
— Такова твоя «дхари». Раз Светоч сказал, значит такова воля святого Ордена. А что такое случилось на границе, что туда посылают именно тебя?
— Пустынники… — Сквозь зубы процедил он. — Несколько мелких отрядов лазутчиков были замечены дозорными на прошлой неделе. Вроде бы ничего серьезного, но наши считают, что несколько сильных бойцов на месте не помешают. Эдвиг и Данаэль уже там.
— Данаэль? — Она повысила голос. — А она какого Мэфа там делает?
— Тоже, что и Эдвиг. Дают гарантию, что город в случае осады продержится достаточно долго, чтобы успела подтянуться подмога. Ну или в крайнем случае будет возможность открыть портал для Советника и его свиты.
— Пахнет жареным…
— Да, звучит и правда скверно…
— Может я поговорю с отцом?
Даррос рассмеялся.
— Шутишь? Еще не хватало его впутывать в дела Ордена. Последние годы и так идут нашим взаимоотношениям не на пользу. Так глядишь и выгонит из Совета… Нет, плохая идея. Позволь мне разобраться самому.
— Как скажешь… Тогда я, как всегда, буду ждать тебя здесь, в башне. Как твоя верная кошка. Мяу!
Но он так и не сдвинулся с места. Стоял и смотрел на блуждающий огонек маяка. Думал.
С каждым годом мир становился все беспокойнее. Тревога нарастала. Столь желанное благоденствие, десятилетиями хранимое Мэфом и Эмфилом могло пойти прахом в любой момент.
А Кальсу можно было понять… Молода, наивна, ей всегда не было дела до политических хитросплетений. В ее понимании любой вопрос можно было решить либо хитростью, либо силой. И только сильному даровалось право выбрать к какому варианту прибегнуть. Истинная дочь своего отца, просто еще не осознавшая своего предназначения.
Решившись вернуться в ложе, он развернулся в сторону любимой и опешил. Ее глаза превратились в два пылающих уголька, рот был сложен в трубочку, словно она окаменела прям по среди своего «Мяу». Мгновенье и вспыхнули простыни, озарив полутемное помещение кратковременной вспышкой.
Затем начали гореть гобелены на стенах, мебель. Обгорала кожа, запекалась плоть, некогда густая копна волос моментально опалилась, превратившись в белый пепел.
От ночного холодка не осталось и следа. В комнате стоял жар, будто он склонился над горном, на который непрестанно дули меха.
С треском заполыхало основание кровати, занимались шторы.
Запах был ему знаком. Так пахли умирающие в кровавой бойне города.
— Даррос… в окно. — Он подпрыгнул от неожиданности и обернулся на знакомый, но совсем потусторонний голос. За окном парила в воздухе Данаэль. Закопченные одеяния развевались на ветру, измученное лицо не выражало ничего кроме вселенской усталости и тоски. — Не могу больше… Давай же, быстрее… я следом…
— Ррарх бранх Дисарх! — Послышался голос Кальсы за спиной вместе с проникающей болью. Из его груди показалось острие клинка.
Место прокола заискрилось, засияло, словно тысячи ярких лучей в одночасье вырвались изнутри. Так пробивается светило сквозь стену грозовых облаков после затяжного ливня.
Он кричал… выл, а сияние словно лазером выжигало крест на его груди. Символ святого Ордена…
Напоминание о том, кто он на самом деле.
Он проснулся в холодном поту, скрутившись от жуткой боли, что разрывала изнутри. Пыталась вывернуть наизнанку, уничтожив последние остатки живого, что тлели в груди.
Чувство вины и утраты были так близко… Он не смог уберечь Данаэль, предупредить Кальсу и спасти Лантана. Они пострадали из-за него. Из-за его немощи.
Но пробил час искупления. Время жертвы.
Боль окатила жгучей волной, а агония переродилась в истошный крик, желая хоть как-то покинуть измученное тело.
— Тише Даррос, тише…
Расплывчатый силуэт Такса, маячил на фоне операционных ламп и покатого потолка. Холодный свет резал по кончикам нервов. Дышать было тяжело, от приступа мигрени можно испустить дух.