— Так куда же из банка деваются деньги рабочих? Чем Бурмистров мотивирует задержки с выплатами бюджетникам?
— Как правило, латанием внеплановых дыр.
Агейко задумался.
— А мне кажется, что он умышленно задерживает выплаты. Может быть, ему выгодны все эти забастовки и пикеты перед думой!
— Зачем? — удивленно вскинул седые брови Хоттабыч.
— Ясно зачем. Чтобы создать общественное мнение: мол, администрация области не может рачительно управлять государственными объектами, а значит, требуется эти объекты приватизировать и отдать в частные руки.
— Кому? Кто в нашей области способен выложить несколько сотен миллионов долларов?
— Вот этого я и не знаю. Но чувствую, что уже дожидается своего времени какой-нибудь иностранный партнер. Помните, как было с приватизацией металлургического завода? Откуда ни возьмись объявился предприимчивый немец с тугим кошельком, и российский завод стал наполовину германским. По такому же сценарию может пройти и приватизация водообъектов. Только если с продажей акций металлургического область потеряла половину литейного производства, то, скинув водообъекты, потеряет половину всей промышленности нашего региона. Водичка, Александр Серафимович, она, знаете, всем нужна. Как топливо. Даже больше. Солярку и бензинчик можно и у соседей позаимствовать, а воды не навозишься.
Он поднял стопку и опрокинул ее содержимое в рот.
— Вы вдобавок ко всему и неплохой фантазер! — засмеялся Пантов, до этого времени о чем-то вполголоса любезно беседовавший с Эдитой. — Впрочем, какой журналист не страдает образным воображением! Из Юрия получился бы неплохой писатель-фантаст!
Как бы стараясь найти поддержку, он снова кинул взгляд на молодую хозяйку дома.
Эдита отрицательно замотала головой и засмеялась:
— Вы ошибаетесь, Михаил…
— Зовите просто Михаилом. Я ведь еще не совсем старик.
— Юрка — не фантаст! Он — скорее детективщик. Этакий русский провинциальный Чейз. Все люди ему кажутся подозрительными.
— Потому что есть кого подозревать. И не без основания. И даже за этим столом, — ответил Агейко и, растопырив пальцы, откинул волосы со лба.
Этот жест был знаком Эдите. Раздражаясь, Агейко всегда запускал пятерню в волосы, словно стараясь привести свои гневные мысли в порядок.
— Ты и меня в чем-то подозреваешь? — небрежно спросила она и подняла бокал с шампанским, который только что ей услужливо наполнил Пантов.
— Может быть, — сквозь зубы совсем тихо ответил Юрий, но все услышали его слова, показавшиеся им уж слишком громкими и вызывающими.
— Дети, успокойтесь, — постарался снять напряжение Хоттабыч.
— Наверное, и в самом деле верна пословица про гостя, который хуже татарина. — Пантов отодвинул стул и нехотя попытался подняться. — Мне пора.
Но Эдита, как показалось Агейко, ласково накрыла его руку своей ладонью и умоляюще взглянула на него.
— Ради бога, не уходите, Миша.
— Так в чем же ты меня, мой благоверный, подозреваешь?
Агейко с шумом отодвинул от себя тарелку и, привстав, потянулся к графину с водкой.
— В измене, — резко ответил он и, наполнив рюмку, грустно улыбнулся. — Впрочем, невеста не жена — можно разневеститься. Извини, дорогая, можно на посошок?
Не дожидаясь ответа, Агейко лихо и демонстративно опрокинул в рот очередную рюмку и посмотрел на Эдиту, которая все еще держала свою ладонь на руке Пантова.
— Гость гостю рознь — а иного хоть брось. Иной — я. Наше вам с кисточкой. Нам пора.
Агейко направился к двери, и Эдита чувствовала, что стоит ей только кинуться следом, догнать его, как он оттает и ссора будет забыта. Она видела, что он даже замедлил шаг, словно ждал этого порыва с ее стороны. Но она все-таки удержалась. И только когда он уже открыл дверь, хрипло и примирительно произнесла:
— Под носом взошло, а в голове не посеяно. Юрка, мы совершаем большую глупость.
Он не мог не слышать ее слов. Но это не остановило его.
Когда он вышел, в комнате повисла тишина.
— Как-то все не по-людски обернулось. — Первым заговорил Хоттабыч. — Наверное, я вр всем виноват! Дернули меня за язык заговорить о приватизации этих водообъектов.
— Да полноте, Александр Серафимович, человек выпил немного лишнего, — сказал Пантов и тут же взял в свои руки ладонь Эдиты. — Вот увидите, все образуется, Эдиточка. Вы будете самой счастливой женщиной на свете…
Пантов поцеловал ей руку, взял с кресла дипломат.