— Как же так, Пантелеич? — растерянно растягивая слова, произнес Телятин. — Полгода зарплату не получаем. Семьи голодают…
Сердюков оглядел стоящих вокруг него рабочих, нервно дернул щекой.
— Федор Игнатьевич, давай договоримся так. Я сегодня узнаю, в чем дело, куда девались ваши деньги, и завтра вам обо всем доложу…
— Хорошо, — ответил Теляшин. — Но мы не прекратим забастовку до тех пор, пока не выплатят деньги. Мы друг друга уже давно знаем, а потому, Виктор Пантелеевич, и вы помните, что я умею держать слово. Так вот, ни одна насосная не будет включена. Мы, как и в прошлый раз, перекроем железнодорожные пути, автомагистрали…
— Не пугай, Федор, — раздражаясь, отмахнулся Сердюков. — Если говорить откровенно, то мне жалко вас. И не потому, что кто-то вас обижает, а потому, что вы, как рабочий класс, все больше и больше деградируете.
Вокруг послышались гневные выкрики:
— Эк, как он нас кроет, собака! Сам-то к кормушке прибился, а на остальных ему наплевать…
— В морду ему!
— Тихо! — обернувшись к пикетчикам, крикнул Теляшин и с негодованием взглянул в глаза депутату. — Правильно, мы деградируем, но по вашей вине, власть имущих. Прорветесь к управлению и гребете все под себя! За депутатский срок стараетесь себя обеспечить на всю оставшуюся жизнь. И плевать вам, что те, кому вы давали так много обещаний и кто вас избирал, остались без средств к существованию. Разве не так, уважаемый Виктор Пантелеевич?
— Отчасти, — спокойно ответил Сердюков. — Но виноваты в этом только вы сами. Конечно, здесь, около областной думы, — вы сила, готовая разорвать всех на части. Но мне жалко вас. Здоровенные мужики, которые держат плакаты «Мы кушать хотим!», для меня смешны. Я не коммунист и не демократ, поэтому и не буду с вами заигрывать, давать обещания. Мне жалко вас потому, что именно по своей инициативе вы работаете «за бесплатно». И скажи теперь, Федор, какой уважающий себя человек может себе такое позволить? Мне непонятно, что это за рабство — вкалывать, если знаешь, что тебе не заплатят? Как можно полгода позволять, чтобы директор и его заместители дурили вам головы, в то время как строят себе трехэтажные коттеджи? Как можно, видя этих бандитов, которые вас окружают, не понимать, что вас дурачат?
— А мы понимаем, поэтому и пришли к вам, — уже миролюбиво сказал кто-то из толпы.
— Но почему вы самостоятельно не можете разобраться с ворами и бандитами, бездарными или мухлюющими управляющими и директорами?
— Ты что ж, Пантелеич, призываешь к насилию?
— Отнюдь нет. Есть более цивилизованные способы. Мы свободны. Поэтому не стоит надеяться на депутатов, губернатора, правительство, как когда-то на доброго царя, наконец, а самим решать свои дела…
— Так мы же ничего не умеем! Всю жизнь работали только по специальности…
— Потому что лень — мать всех пороков! — Сердюков засунул руки в карманы. — Кроме как крутить вентили на насосных станциях, вы ничего не умеете. А обучаться чему-то новому, рисковать, пытаться отстаивать свою жизнь сызнова — не хотите.
— И что же ты посоветуешь, Виктор Пантелеевич? — ехидно улыбнувшись, спросил Теляшин.
— Одно могу сказать: Марфино, как ни один другой поселок, окружен плодородными поймами, озера кишат рыбой. Разводите скот, занимайтесь рыболовством, торгуйте. И увидите, что через некоторое время те, кто вас обманывал и обсчитывал, сами будут просить о помощи.
— А на какие деньги, извините, нам коровам хвосты крутить? Ведь скот-то купить еще надо! Сети, лодки…
— А вот с вашими зарплатами за полгода я и разберусь. Это я вам обещаю. Ну, так что, в плен меня будете брать или отпускаете? — он посмотрел на часы — до утреннего заседания оставались считанные минуты. И тут же с сожалением вспомнил, что папка с документами находилась у него в кабинете. А это означало, что все-таки придется увидеться с помощницей.
Теляшин снова взял его под локоть:
— Спасибо тебе, Пантелеич, что мозги нам не крутил да всяких обещаний не раздавал насчет выплат. А лучше — заезжай в Марфино. Много о чем поговорить хотелось бы…
— Обещаю.
Стоявшие рядом с Теляшиным рабочие заулыбались: им понравился напор Сердюкова.
— Надо же, трактором наехал и раздавил всю забастовку. Один, а ни хрена не боится. Другие выходят с нами на дискуссии и охраной себя окружают…
— Ладно вам, — махнул рукой Сердюков. — Я тоже много чего боюсь.
— Извините за бестактность, чего же вы боитесь?