— А то! Стаканчик хлобыстнешь — как Христос в лапоточках прошелся! — принялся расхваливать старшина. — Сидориха когда узнала, для кого, говорит — на здоровье, говорит — пусть Валерий Иванович кушает…
— Денег сколько дал? — Начальник февральской милиции вел строгую учетность, сколько и кто ему должен; несмотря на свою сытую добродушную физиономию, к должникам он был весьма суров.
Петренко глупо заморгал длинными ресницами.
— Да что вы… Это же долг по таксе за проданный в ноябре самогон, она нам еще только за декабрь пять литров первача должна.
Это была сущая правда: самогонщицы поселка были обложены таксой "за лицензию" (как говорил майор) — десять литров самого лучшего самогона в месяц с каждой. Некоторые, не справившись с непомерным «налогом», бросили заниматься прибыльным делом.
— Ну что глазеешь? — зыркнул Валерий Иванович на дочь. — Стаканы поставь!
Василиса, поведя грудью так, что якобы невзначай задела ею отцовский погон, принялась с достоинством мыть три стакана.
— А третий зачем? — не понял отец.
— А ты что — пить не будешь? — искренне удивилась дочь.
После такого ответа главный мент Февральска обреченно махнул рукой: мол, делайте что хотите, дайте мне только уколоться и забыться.
Налили по полному стакану, чокнулись "за все хорошее".
Пили по-разному: Василиса — как пьет большинство русских женщин тут, в Приамурье, то есть мелкими, будто бы куриными глотками.
Ваня Петренко, поднаторевший в подобных ежедневных застольях на службе и вне ее, пил основательно и много: привычно хукнув мимо стакана, он вылил его содержимое в богатырскую глотку, прополоскал самогонкой рот, не забыв при этом заметить:
— Хорошо пошла, курва!..
Ну, а майор пил так, как и подобает пить большому начальству: медленно, но не отрываясь.
Когда волшебный напиток был выпит, Валерий Иванович, утерев выступившие слезы, поставил стакан и потянулся к соленому огурцу.
— Ты, Валера, неправильно пьешь, — участливо произнес Петренко.
— Не учи меня жить, — угрюмо бросил майор, — и вообще, помни о субординации…
— Не ешь сразу, не так, лучше выпей и занюхай, — посоветовал старшина тоном министра МВД, советующего выпускникам Высшей школы милиции хранить бдительность. — Так главней… Лучше забирает. Выдохни, занюхай, дух переведи. А потом уже закусишь по полной программе. Попробуй, а?
На работе в РОВД Петренко, соблюдая субординацию, называл начальника исключительно по уставу, но в условиях домашних был фамильярен — впрочем, Валерий Иванович не возражал, потому что после первого стакана любого спиртного напитка уже не слышал: самогон, как правило, способствовал развитию чувства полного аутизма.
То ли Сидориха постаралась на славу, то ли самогон, выпитый под такую закуску (запах огурца), слишком сильно ударил по мозгам собравшихся, но все довольно быстро захмелели.
Майор, тупо глядя на диск телефонного аппарата, почему-то представлял, что это вовсе не диск, а хитрая рожа всевидящего краевого начальства с десятью зрачками, и что рожа эта коварно и злобно подмигивает ему, поселковому начальнику; сколько зрачков у него самого, товарищ майор теперь даже не знал.
— Щуришься, щуришься, сука, — бормотал он, подливая только себе, — ну, щурься, щурься… Давай я тебе лучше налью. — Он отобрал стакан у себя и поставил его ближе к телефону.
— Валера, не дури головы. — Огромная волосатая лапа Петренко уже лезла под кофточку Василисы — малолетка постанывала и елозила грудью, как колхозная хрюшка при близости кабана-производителя.
— Уйди, дурак… — бормотал майор. — Чего ты ко мне прицепился? Пью не так, живу не так, служу не так, блядей своих не так воспитываю…
— Да, Валера, куда ты звонить в такое время будешь? Давай вмажем. — Старшина осторожно забрал стакан от телефона и налил в него мутноватой жидкости, распространявшей едкий маслянистый дух по всей комнате.
— Заткнись… Ну так что, товарищ полковник, — майор вновь отобрал у себя стакан и поставил его к аппарату, — что, выпить со мной не хочешь? Западло, да? Зажрался у себя в Хабаровске? Я тут, понимаешь, заживо гнию, а ты там жируешь…
Наконец майор решил, что товарищ полковник с десятью зрачками на черной эбонитовой морде согласен с ним выпить. Взяв в левую руку один стакан, а в правую — другой, он прочувственно чокнулся с товарищем полковником, осушил сперва тот стакан, что был в правой руке, свой, а затем — тот, что был в левой.
После этого Василиса, внимательно следившая за алкоголическими метаморфозами отца, поняла, что теперь самое время предаться нехитрому, но такому приятному блуду, тем более что алкоголь и близость старшины настраивали ее на плотскую лирику.