— "Где ты теперь, и кто тебя ласкает, поганый мент иль грозный уркаган?" — строчкой из старой блатной песни спросил сам себя пахан, но так и не вспомнил продолжения.
С тех пор у Астры было множество женщин, разных возрастов, цветов кожи, разной степени красоты и глупости, наглости и лицемерия — попадались отсидевшие и еще несудимые, татуированные и нетатуированные, молодые и старые, с относительно нормальной грудью, с грудью отвисшей и вообще без оной. Петухов он в счет не брал, не считая их даже и за женщин.
— …она заманивает человека призраками индивидуального счастья…" — проникновенно прошептал пахан. — Как все-таки умно сказано. И как жаль, что этот Артур Шопенгауэр уже умер, так и не познакомившись со мной!.. Я бы объяснил ему такое…
Что именно объяснил бы великому немецкому идеалисту великий российский вор — неизвестно: или бы объяснял, чем отличается «рамс» от косяка, а «лепень» от клифта, или же показал бы свою первую серьезную философскую работу — "Влияние современной пенитенциарной системы на экзистенциальное осмысление действительности" — неизвестно, потому как размышления обитателя «курортной» хаты БУРа прервал звонок сотового телефона.
— Алло, — послышалось привычно-мурчащее, и Астра, подавив в себе тяжелый безотчетный вздох, переложил трубку в другую руку. — Братан, привет, как поживаешь?
Звонил Тихий, он же Александр Валерьевич Малой — есть такой народный депутат Государственной Думы, заместитель председателя думского комитета по разработке нового Уголовного Кодекса Российской Федерации, а так же известный московский вор-авторитет, тесно связанный с одной из подмосковных группировок.
— Твоими молитвами, — сердечно произнес в ответ осужденный абонент. — А что так рано? Мы же договаривались, что связь по вечерам… Ты ведь по утрам делами занимаешься.
— А до нас в Думе слухи дошли, будто бы менты поганые тебя на «козлодерку» кинули, — принялся объяснять причину неожиданного звонка вор-депутат.
— Да чтоб они сдохли, — поспешил успокоить Астра звонившего. — Я тут прилично кочумаю.
Но депутат, хотя и не был делегирован в Думу от местного избирательного участка, все равно продолжал беспокоиться о пахане:
— "Марамойки" не беспокоят? «Мусора» не гнут? Ведут хоть себя хорошо? Уважают? А то у нас в Москве по поводу ваших дальневосточных краев слух нехороший идет — мол, бычье это рогатое, ментяры хреновы, совсем оборзели, нет от них житья уважаемым людям… Так как там у вас — порядок?
— Порядок… — Нехорошая улыбка зазмеилась на тонких губах узника БУРа — он сразу же вспомнил о Герасимове, так некстати полезшем не в свое дело, но по понятным причинам решил отложить разговор о хозяине на потом.
Тихий продолжал:
— А ты сам? Как здоровье? Все ли нормально?
— Да так… — неопределенно ответил пахан.
— А чем занимаешься? По-прежнему философия, да? — Из трубки донесся дружеский смешок.
— А ты не смейся, — немного обиделся осужденный, — ты ведь знаешь, как трепетна я к таким вещам отношусь. А если не задумываться — зачем жить, на хрен тогда воровать на хрен зону топтать, да и вообще мир коптить? Проще уж на завод работать идти…
Видимо, Тихий был немного навеселе, скорее всего еще со вчерашнего. Конечно же, звонить коллеге-вору пьяным — огромное неуважение, откровенное пренебрежение этикетом и понятиями, освященными десятилетиями лагерей, но ведь он, Астра, был его старинным, закадычным другом, с которым они еще по сопливому малолетству чалились по одной статье, и в разговоре с друзьями иногда можно пренебречь скучным ритуалом.
— Ну и о чем ты теперь пишешь?
— О неизбежности воровства в современном мире, — серьезно ответил пахан. — Ты там в своей Думе и не с такими, как я, встречаешься. Любая собственность — это воровство.
— Сам придумал? — Видимо, мысль очень понравилась звонившему.
— Нет, это не я, это сказал Прудон.
— Во, бля, очень даже неглупо, — протянул вор-депутат. — А где он теперь, этот Прудон? На зоне или на вольняшке? Из отмороженных или из честных пацанов? Бригада? Стволы? Банки? Фирмы? Он "в законе"? И че за погоняло такое? Никогда не слышал…
Как ни уважал Астра своего старого друга, но он не мог не сдержаться от досадливого вздоха:
— Книжки читать надо… Прудон — был лет сто пятьдесят назад такой французский философ-анархист.
— А я их не читаю, я их пишу, — словно отмахнувшись, заспешил Тихий. — Мы тут с братвой над новым Уголовным Кодексом работаем. Я таких зверей консультантами в Думу устроил — все эти коммунисты, демократы да аграрии в буфете, едва нас видят, сразу же очередь уступают. А ты что пишешь?