— Спасибо. Я как раз…
— Не тяни, — небрежно перебил Шефчук, — отправляйся. У меня работы, во!
Капралов, суетливо раскрыв бумажник, попытался затолкать в него толстую пачку, но, уразумев, что кошель на такую стопу бумаги не рассчитан, потянул упаковку назад. На стол спланировала чужая визитная карточка. Картонка с Триколором в правом верхнем уголке мягко улеглась прямо перед носом Анатолия Демидовича Шефчука. Глаза Аншефа пробе-жали по строчкам.
— Ого, откуда у рядового инженера такие визитки?
Капралов, не сразу сообразив, о чём речь, замялся. Какие пустяки! Его мысли витали далеко, причём здесь какая-то картонка? Ему было стыдно за свою суетливость, за неловкие глуповатые движения, но дрожь в пальцах не унималась, и он прятал глаза.
— Да, знаешь, — промямлил он, — Серёжка мой от какого-то мужика получил…по слу-чаю. Да, ерунда это…
— По случаю? — Шефчук ткнул в карточку пальцем и почти слово в слово повторил вче-рашние слова Анатолия Капралова. — Что-то не припомню такого визита.
— Вот и я думаю, — пожал плечами подчинённый, — откуда она у Сергея? Я сам её только вчера увидел.
— Ага. Ладно, топай. Мне работать надо. Свидимся.
— Свидимся, — униженно проблеял такой массивный, за прошедшие десять лет, поря-дочно раздобревший Капралов. Алчущий и немного растерянный, выглядел он до неприли-чия жалким.
Аншеф презрительно смотрел на обтянутую пиджаком, широкую спину бывшего дру-га.
Спился, гад. Себя не контролирует. Слабак. Не работник. Опасен. А про визитку врёт, глаза прячет, юлит, темнит. Надо будет доложить.
Забытая визитка осталась лежать на столе, словно приклеенная. Шефчук, подцепив ногтём светлый квадратик, задумчиво повертел его так и сяк и, в конце концов, пристроил вертикально между бронзовыми завитушками массивной настольной лампы, исполненной "под старину". Он не догадывался, что деятельность СОТОФ давно раздражала Хозяина, поэтому с докладом не поспешил, углубившись в текущие бумажные дела.
…Спиртное Анатолий Капралов закупал всегда в одном и том же магазине, открытом при Среднегорском заводе алкогольных напитков. На то имелось несколько причин. Первая: мизерный шанс нарваться на палёную водку, поскольку завод отвечал за свою продукцию. Вторая: заводик с магазином располагались у чёрта на куличках, на дальней городской ок-раине, сюда постоянно подкатывали машины, мелким оптом отоваривались владельцы по-селковых торговых точек, здесь же приобреталась водочка на торжество или на тризну, и здесь никто не знал Капралова — рядового покупателя в косяке оптовиков. Он, как любой алкаш, стыдился своего порока и старался не светиться по месту проживания. Была и третья причина — разнообразие: местный производитель модифицировал водочку брусничными, сливовыми, перцовыми и прочими ароматами, придающими вульгарной пьянке определён-ный вкусовой изыск.
Полненькая миловидная продавщица в синем завхозовском халате, под которым явно ничего не имелось, кроме пышного женского тела, скованного лифчиком и трусиками, отбивала заказ на кассе, одновременно подсказывая пожилому мужичку — грузчику за всё, что и в каком количестве отпускать. Анатолий Капралов, бережно подхватывая вожделенные флаконы, аккуратно запасовывал их в спортивную сумку с адидасовской эмблемой на боковом кармане.
— Разрешите, — обратился к нему придвинувшийся к прилавку мужчина, — вот эту со сливами посмотреть. Ингредиенты и прочее…
— Да, да, пожалуйста, — радушно пропел Анатолий, не отрываясь от основного занятия. Его раздражительность уменьшалась пропорционально утяжелению сумки. Сейчас он был добр, вежлив и предупредителен.
Мужчина взял в руки сорокоградусную "Сливовицу", покрутил, побубнил и вернул.
— Спасибо.
— Угу, — кивнул счастливый покупатель, с кряхтением снимая с прилавка раздувшийся баул.
Полёт ласточки
Доржи Камаевич Камаев в три часа пополудни естественно находился в своём рабочем кабинете. Так же естественно он находился бы здесь и в три часа пополуночи. Он не любил свой дом в элитном посёлке, предпочитая дневать и ночевать на рабочем месте. Впрочем, этот кабинет он тоже не любил. Так какой смысл тратить время и усилия лишь для того, чтобы перебраться из одного нелюбимого места в другое, столь же нелюбимое? А здесь…, что ж, здесь имелось всё, что мог бы пожелать самый взыскательный сибарит: предупреди-тельные слуги, изысканные женщины, изысканная кухня, мудрые книги, стены, защищённые современной техникой и сворой неподкупных охранников. За стенкой, словно символы тайной державности, подмигивали навороченные аппараты связи, готовые в любой момент выбросить властную волну в любую точку России. Да, здесь было всё, но комфорт материальный всё чаще пасовал перед дискомфортом душевным. Здесь не было друзей. Их у Камаева сейчас вообще не было. Когда-то были. Когда-то рядом с ним находились люди, с которыми можно было поделиться сокровенным и знать, что они тебя поймут, их можно было хлопать по плечам и получать ответные тычки, с ними можно было спорить и пить красное вино. Но он от них отрёкся. Добровольно. Осознанно. Во имя чего? Лет десять назад ему казалось, что он знает ответ. А сейчас? Отрёкшись от друзей, он постепенно растерял остроту чувств и желаний, с потерей желаний смазалась, утратила чёткость цель, будто нечаянно расфокусировалась тщательно настроенная оптика. Даже власть не щекочет нервы. Сегодня им движут лишь врождённое упрямство и нежелание признать ошибочность своих прежних решений. Сотрудники Иллариона Жордании прозвали его Монахом. Что-то разглядели? Пустоту? Монах, аскет, затворник? Может быть, может быть…
Долгое время Камаев гнал от себя эти тоскливые мысли, но они возвращались снова и снова и, в конце концов, он допустил их в своё сознание. Он ужился с ними, он держал в узде их разбухающую боль. Сильный человек стал человеком одиноким, неискренним и недобрым. Он великими трудами сколотил тайную империю, в которой обретались его подданные, служившие за деньги и за страх и, потому, недостойные доверия. Кругом пустота. Сейчас он верил только себе, и эта вера, как всегда, помогала задавить подступающую слабость.
Он сидел в своём кресле, выбросив на стол сжатые в кулаки руки, вперив невидящий взгляд в лабиринтоподобный восточный узор на бесценных тканевых обоях, витая мыслями в будущем. Картинка, предъявленная Олегу, грешила незавершённостью. Ну, создадут под-ручные свою провинциальную партию, ну, вползут во власть. А дальше? Предполагается, что они будут расширять сферу влияния, пробиваясь в правительственные кабинеты. Не обязательно.
Нынешняя Россия имеет весьма скудный опыт демократии. В сущности — никакого. Президентские и парламентские выборы две тысячи восьмого года, если президент не согла-сится на третий срок, запросто способны перерасти в схватку всех со всеми. Пойдут в ход самые чёрные политтехнологии. Страна взбурлит. Допустим, в последний момент, на самом пике страстей, одновременно в десятках регионов неожиданно и непонятно исчезнут авторитетные зачинатели новой провинциальной партии. Просто исчезнут. Были, и нету. Мало того, их фирмы и фонды стремительно разоряются, и вместе с ними уходят в песок деньги рядовых вкладчиков. Толпы обманутых выплёскиваются на улицы провинциальных городов. Кому выгодно исчезновение людей, составляющих ядро перспективной партии? Укажи на любого, и его разорвут. И тут находятся трупы — один, другой, десятый… СМИ смакуют. Беспорядки нарастают лавинообразно. На просторах России бушует ураган. Доверие, лояльность к власти, рассматриваются, как предательство народных интересов. Из лесу просачиваются группы накачанных дурманом, практически безумных, озверевших сектантов, творящих резню по наущению. Брошенная в хаос страна на грани гражданской войны. Смута. Даже если власти справятся с ситуацией, а они таки справятся, Россия обрушится в лихие времена. Хана инвестициям и международному признанию. От такого набата всему цивилизованному миру мало не будет, а уж старушке Европе… И никто, мать вашу, никогда не узнает, что вдохновителем и созидателем всеохватного погрома явился всего один человек, возникший ниоткуда и ушедший в никуда. Как там у Лермонтова: "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…быть может, за стеной Кавказа, сокроюсь…" Провидец — Михал Юрич.