- Отстань, он засыпает! - ответила борода еле слышно.
"Да нет, я не засыпаю, меня тянет вниз по лестнице! Помогите мне, верните наверх!" - хотел крикнуть Бачана и не смог. Началось розовое опьянение, язык не подчинялся ему. И, чтобы окончательно не лишиться соседства этих людей, Бачана присел на ступеньке.
- Заснул! - сказал Булика.
Бачана не спал. Он слышал все.
Из-под койки Булики выползла крыса, задрала вверх мордочку, принюхалась, пошевелила усиками.
- Пожаловала! - объявил больной No 2.
- Одна или с семейством? - спросил Булика.
- Пока одна.
- Погляди-ка, не умер ли наш писатель? Крысы, знаешь, прут на трупный запах, - сказал Булика и осторожно приподнял голову, чтобы увидеть крысу, но это ему не удалось. Скрип койки спугнул крысу, она стремглав бросилась к норе. Булика только успел увидеть кончик ее хвоста. - Ушла! - сказал он с сожалением.
- Вернется, - обнадежил его больной No 2, достал из тумбочки кусок сахара и бросил на пол. - Сейчас же вернется, с семейством.
- А ты все же взгляни - жив писатель?
Борода повернула голову в сторону койки Бачаны. Тот лежал неподвижно, сложив на груди бледные руки.
- Одеяло шевелится, и веки вздрагивают.
- Одеяло шевелится - значит, он дышит; раз дышит - значит, сердце работает; если вздрагивают веки - значит, он не спит; если не спит значит, слышит нас; слышит - значит, должен отвечать; не отвечает значит, плохи его дела... - заключил Булика. - Уважаемый писатель, вы живы?
"Жив, сижу на лестнице и жду, когда вы поднимете меня наверх", хотелось ответить Бачане. Увы, только хотелось. Угадывать же чужие желания Булика не умел.
- Выкарабкается, вылезет - уверую в бога! - обратился Булика к бороде.
- А вот и вылезла! - обрадовалась борода. - Да еще с семейством!
На сей раз крыса изволила явиться в сопровождении супруга и двух крысят. Она совершила круг почета вокруг ночного горшка, потом бесцеремонно подошла к сахару. Не утруждая себя перетаскиванием пищи в нору, крыса подозвала домочадцев, и все по очереди принялись грызть сахар.
- Чует, сволочь, что мы не в силах встать! Иначе на такое нахальство при людях не осмелился бы даже тигр! - Булика в сердцах покачал головой. Крыса повернула голову, встала на задние лапки и с любопытством уставилась на говорящего.
- И даже речь нашу понимает, мерзавка! - удивился Булика.
Есть в мире неживом язык свой тайный, чудный.
Понять его людскому роду не дано.
Как знать, откроется ли мудрость нам, разумным,
Что в мире том постигнута давно?
- Это что, "Витязь в тигровой шкуре"? - спросил Булика.
- Нет, "Витязь" - вот это:
Звери, слыша Автандила, шли толпою из дубрав,
И внимали, и дивились на его сердечный нрав.
- Гм, да ей получше человека живется. Жрет бесплатный сахар, не ведает ни инфаркта, ни стенокардии, ни тахикардии... И мы же ей стихи читаем!.. Гляди, какая она кругленькая, что твой поросенок!
- Что ж, условия здесь подходящие...
- А что? Если рассмотреть вопрос в социально-историческом аспекте и исключить антисанитарию, то, рассуждая логически и объективно, нужно признать, что крысы появляются в условиях изобилия продуктов питания. Так что я не вижу в этом факте ничего постыдного... И вообще, крыса ведь тоже божье творение... Жаль только, чуму она разносит, это да...
- Ты только не шуми и не обзывай меня безбожником, но скажи, пожалуйста, зачем понадобилось твоему богу сотворять крысу, а? Снабдил бы ее по крайней мере инструкцией! Ну, какое ей назначение на белом свете, а? Музыку играет? Нет! Вино пьет? Нет! Туфли починяет? Нет! Толму готовит? Нет! Что же она делает? Сахар грызет, пол грызет, землю грызет, железо грызет, холеру, чуму, заразу всякую разносит! Вон что оно такое, твое божье творение! Тьфу, мать ее!.. - Булика плюнул и отвернулся к стене.
- Глупый ты человек! Бог сотворил крысу, чтоб убедить подобных тебе невежд в своем всесилии! И вообще, держи язык за зубами, иначе, гляди, как бы бог не переселил твою душу после смерти в ту самую крысу! - пригрозила борода.
- Для этого хватило бы ему и одной крысы, - сбавил тон Булика.
- Брось крысе сахар, у меня вышел весь! - сказал больной No 2.
- А может, "раковую шейку" ей поднести? Не выскочат ли у нее прыщи? спросил с презрением Булика, вновь поворачиваясь к собеседнику.
- Все живое на свете - творение божье, - ответил тот назидательно, и жить нам следует в полной гармонии.
Покончив с сахаром, крысы стали обнюхивать тумбочку Бачаны, но, не найдя там ничего съестного - Бачана не успел еще обзавестись запасами продуктов, - перекочевали к владениям больного No 2. Однако и здесь не оказалось ничего подходящего, и тогда они принялись грызть ножку тумбочки.
- У, чтоб вам провалиться! - взвизгнул вдруг больной No 2 и с такой силой запустил в крыс башмаком, что перепуганный Булика схватился за сердце.
- Не нарушай гармонию, батюшка! - сказал он с иронией и на всякий случай подложил под язык таблетку нитроглицерина.
- В чем дело? - спросила вошедшая на шум фельдшерица.
- Уважаемая Женя, - обратился к ней взволнованно больной No 2. - Или защитите нас от этих презренных тварей, или поставьте мышеловку!
- Что вы имеете в виду?
- Конечно, не "Мышеловку" Важа Пшавела! Спасите нас от крыс. Невозможно терпеть дальше их присутствие!
- Что вы, батоно, тридцать лет я работаю здесь и ни разу не видела ни одной мышки!
- А я и не говорю о мышах. Речь идет о крысах! - объяснил Булика.
- Тем более!
- Заявляю вам, здесь полно крыс! - повторил настойчиво больной No 2.
- Чей это башмак? - ушла от ответа фельдшерица.
- Мой, уважаемая Женя, мой башмак, я хотел убить им крысу!
- А как же насчет "не убий", батюшка?
- Заповедь эта не нуждается в ваших комментариях, уважаемая Женя, а вообще-то говоря, женщина в вашем возрасте должна отличать человека от крысы! - обиделся больной No 2.
- Мой возраст - не ваша забота! - взорвалась Женя. - И я фельдшерица не по крысам! Хотите лекарство - скажите, а насчет мышеловок и стрихнина обращайтесь к завскладом!
- У нас теперь в палате писатель. Он, наверно, скоро придет в себя, увидит все собственными глазами и пропечатает вас в газете! - пригрозил Булика.
Фельдшерица подошла к койке Бачаны, присела на постели и пощупала его безжизненную руку.
- Эх, куда уж ему... - вздохнула она.
- Откройте, пожалуйста, окно, недавно он очнулся и попросил воздуха, - вспомнил больной No 2.
Женя быстро вскочила с койки, подошла к окну и широко распахнула его.
В комнату ворвался свежий, живительный, настоянный на цветах акации воздух. В палате запахло весной.
- Встань, поднимись! - позвал сидевшего на лестнице Бачану чей-то очень знакомый голос, и он последовал этому зову. Лестница вывела его на небольшую поляну, окруженную цветущими акациями, усыпанную кровавыми маками. Среди маков стоял белоснежный, с роскошной гривой жеребенок. Он нетерпеливо бил передней ногой об землю, словно подзывая Бачану к себе.
- Иди сядь на меня! - услышал Бачана. Он сел на жеребенка, обнял его руками за шею и головой приник к шее. Жеребенок понесся. Гулко зацокали неподкованные копыта. Он примчал Бачану к белому храму и заржал так, словно забили тысячи больших и малых колоколов. Распахнулись врата храма, и появилась богоматерь с младенцем на руках. "Господь мой", - подумал Бачана, опускаясь на колени...
...Очнувшись, Бачана увидел фельдшерицу в белом халате, считавшую ему пульс. Он чувствовал, как текла по жилам кровь и как где-то около сердца движение ее замедлялось, натыкаясь на невидимую преграду. Но кровь упорно пробивала себе дорогу, напирала на окружавшие ее стенки. Течение крови становилось все сильнее, быстрее. Теперь она не текла, а билась, струилась, кипела так, что у Бачаны даже разболелись виски. Но это была иная, особая боль. И Бачана понял, что покинувшая его жизнь возвратилась, вошла в комнату, уселась к нему на койку и коснулась его груди. Все это Бачана сперва почувствовал, затем услышал, а потом уже увидел.