— Мне жалко тебя, Вацура, — сказала она. — Мечешься, лавируешь, всюду хочешь успеть, отовсюду по кусочку урвать и, где можно, столбишь территорию. И даже не оглядываешься вокруг, не интересуешься, кого походя обидел. Но учти: зло, которое ты совершил, вернется к тебе, как бумеранг. Это закон жизни. Все в ней сбалансировано. Отольются кошке мышкины слезки.
Если бы я сейчас свалился с лестницы и сломал себе шею, то Анна получила бы моральное удовлетворение. «Дудки», — подумал я и на всякий случай взялся за перекладину покрепче.
— Ты не пугай, — посоветовал я. — Лучше расскажи, как Леша тебя под акацией тискал. Как, кстати, он в постели?
— Дурак! — оценила мое остроумие Анна, быстро нагнулась, схватила ком земли и запустила им в меня. Я едва успел увернуться, и снаряд, пролетев мимо, загрохотал по жестяному козырьку.
— А ты мазила, — ответил я.
— Я не мазила, — грустно возразила Анна. — Я идиотка. Потратить лучшие годы жизни на такое ничтожество, как ты! Никогда не прощу себе этого.
— Точно! — кивнул я, подвешивая заполненное наполовину ведро на ветку. — Мои многочисленные дамы, включая Эльвиру Милосердову, так и сказали: зря, мол, Анна потратила свои лучшие годы на ничтожество.
Наша словесная дуэль могла продолжаться еще достаточно долго, если бы вдруг рядом с дачей не раздался пронзительный визг тормозов машины. Густая крона дерева не позволяла мне увидеть, кого еще там принесло, но интуиция подсказала, что ничего хорошего сейчас не произойдет. Я оттянул ветку в сторону. Внизу, у самого забора, матово отсвечивала желтая крыша милицейского «уазика».
Удивительные вещи творятся с человеком, когда он понимает, что милиция пришла за ним. Знакомые и привычные предметы, которые окружали и казались вечным, обязательным и естественным приложением к жизни, вдруг отдаляются со страшной скоростью. Вроде бы вот она, веточка персика с тяжелым темно-красным шаром, прямо перед глазами, но почему-то кажется, что она уже не та, что была мгновение назад, она уже в прошлом — далеком и недоступном, а впереди вместо веточки уже чернеет холодная сталь решетки.
Анна лишь на секунду обернулась, равнодушно посмотрела на машину, снова надкусила персик и принялась было опять сочинять убийственные фразы и выражения, но я уже отложил свою работу на неопределенный срок, спустился на землю и поставил ведро около ее ног.
— Кушай. Тебе перед свадьбой полезны витамины.
Два милиционера в рубашках, пропотевших до белых разводов, уже заходили во двор.
— Привет, ребята! А я вас уже с самого утра жду! — попытался сострить я, хотя не был уверен, что мне удалось сделать радостную физиономию.
— Вот и молодец, — ответил один из ментов. — Тогда попрошу сразу в машину!
Я оглянулся. Рассерженной фурии уже не было. Вместо нее стояла девушка, растерянно жующая персик. Ее взгляд блуждал по моему липу, а губы свело в странной улыбке, словно она хотела сказать: ну ладно, хватит меня разыгрывать, это уже не смешно.
Я подошел к ней, встал почти вплотную и тихо сказал:
— Анна, меня обвиняют в убийстве Милосердовой. Той самой Эльвиры, накидку которой принесли с причала. Передай Леше, что меня взяли. Пусть что-нибудь придумает, если сможет.
Поняла она меня или же была настолько ошарашена резкой сменой ситуации, что смысл моих слов так и не дошел до нее, — не знаю. Сержант взял меня под руку. Я думал, что на меня сейчас наденут наручники, но милиционер лишь вежливо подвел меня к машине и поддержал под локоть, когда я садился через заднюю дверь в зарешеченный фургон.
«А чем Леша мне поможет?» — подумал я, когда дверца за мной захлопнулась, машина понеслась вперед и маленький домик, утонувший в зелени, вместе с застывшей фигуркой девушки стремительно удалился в прошлое.
13
Кто-то мне рассказывал, что нет ничего хуже женщины-следователя. Потому, когда я вошел в маленькую комнату, у меня невольно вырвалось какое-то нечленораздельное словцо, означающее крайнюю степень досады. За исцарапанным письменным столом сидела немолодая мадам в каком-то странном одеянии, напоминающем индийское сари или халабуду кришнаитов. Пальцы ее были украшены стальными перстнями, похожими на маленькие ручки от дверей шкафа, на запястьях подрагивали горошинами многочисленные браслеты, с шеи на грудь свисали гирлянды полированных лепестков и конусов из черного дерева. Следователь подняла на меня свои томные глаза, окруженные коричневыми тенями, слегка тряхнула головой, отчего ее длинные волосы, низвергающиеся до локтей с прямого пробора, колыхнулись волной.
— Садись! — не совсем вежливо сказала она, оттопырив указательный палец, указывающий на стул рядом со столом, прошлась долгим взглядом по моему лицу, майке с изображением символа ливерпульского яхт-клуба, осмотрела джинсы и произвела глубокий вздох. «Эта будет копать, как могильный червь, — подумал я и стал не вовремя вспоминать, что в подобной ситуации делают умные люди. — Кажется, отказываются давать какие-либо показания и подписывать бумаги без адвоката».
Следователь словно прочла мои мысли. Прикуривая длинную тонкую сигарету, кивнула на стопку листов опроса, лежащую на краю стола, и сказала:
— Бери лист и пиши все, что видел на Диком острове девятнадцатого и вчера в Морском. Коротко и по существу.