Приехали, — произнёс Афанасий, глуша мотор Нивы.
— А? Почему сюда? — вопрошал Андрей, указывая пальцем на маленькую деревянную церковь, выглядевшую, мягко говоря, скромно. Вместо роскошного золотого купола её вершину венчал простой деревянный шатёр, а на фасаде красовалась не изящная фреска, а облупленная, сыплющаяся штукатурка. Здание находилось в удручающем состоянии. — На Изумрудной ведь есть огромный монастырь!
— Андрей, — строго цокнул Владимир, оборвав племянника. Тот, явно осознавая опасность споров с дядей, предпочёл промолчать, открыл дверцу машины и вышел на улицу.
Затем, следуя его примеру, мы дружно выскочили за пределы Нивы и, в едином строю, направились к церквушке. Когда мы отворили её скрипящую дверь, нас встретила небольшая кабинка, в которой продавалась религиозная атрибутика: свечи и кресты, раскинутые по столикам с небрежной, но трогательной простотой. Эти свечи, словно выстраданные, были сварены с молитвой, а кресты, немного кривые и неровные, явно вырезанные руками священнослужителей, несли на себе отпечаток их глубокой веры и трудной работы. Заметив нас, один из трёх свяшенников отвлёкся от молитвы, и открыв дверь зашёл в свою кабиночку.
—Здравствуйте, можно шесть свечек. Произнёс Андрей вперёд нас, словив на себе недоумевающие взгляды не только батюшки, но и двух бомжей сидящих за лавкой, а затем повернулся на нас с выражением лица: "неужто я и здесь накосячил".
—Конечно! Добродушно отозвался священник и назвав сумму в сто двадцать рублей, протянул нам свечки. Пошастав по карманам Андрей, нашёл монетки и протянул их через окошко.
Затем, взяв по свече и установив их в подсвечники у иконы Богородицы, наша бригада погрузилась в молитву, каждый на свой лад. Если быть честным, ту часть про церковь я ляпнул не задумываясь, и лишь оказавшись здесь осознал, что совершенно не умею молиться… В прошлой жизни я числился католиком, но ни разу не переступал порог храма, да и вероисповедание своё принял исключительно благодаря семейной традиции — все в клане Rocci придерживались католицизма. Оглядевшись в поисках подсказки, как это делается, я заметил мужчину в рясе. Он стоял на коленях, склонившись перед огромной иконой. Что-то в его силуэте показалось мне до боли знакомым, будто из глубины памяти выплыло давно забытое воспоминание. Интуиция буквально кричала, что я должен заговорить с ним. Скорее всего, это было предчувствие, но вокруг него витала странная аура — нечто далёкое от образа священнослужителя, скорее солдата, закалённого временем и битвами. Противиться этому зову я не решился. Подойдя ближе, я положил руку ему на плечо, отвлекая от молитвы. Обернувшись, он предстал передо мной человеком, абсолютно не похожим на обычного священника: бритая голова, полное отсутствие растительности на лице и стеклянные голубые глаза, холодные, словно льдинки
— Выйдем на минуту? — произнёс я, не желая вести с ним диалог в храме.
Тот, сохраняя абсолютную невозмутимость, кивнул и поднялся с места. Пропустив его вперёд, я окончательно убедился в его военном прошлом. Как? Его рваная походка, горделивая осанка, твёрдые шаги и уверенные движения рук сами выдавали себя. Оказавшись на улице, мы обошли церковь и остановились у заднего входа. Первым молчание нарушил я:
— Как мне к вам обращаться?
— Горислав Всеволодович, а вы…?
— Артём Евгеньевич, — ответил я и протянул ему руку. Он пожал её с лёгкой осторожностью.
— Артём Евгеньевич, вы хотели обсудить со мной что-то конкретное? — спросил он, явно желая поскорее перейти к сути.
— Да, Горислав Всеволодович. Вы служили в Нигерии?
Услышав мой вопрос, священник напрягся, замер на несколько секунд, словно перебирая болезненные воспоминания.
— Да, — ответил он едва слышно, будто выдавливая слова из себя.
— В таком случае у меня к вам предложение, — произнёс я, сокращая дистанцию и устанавливая зрительный контакт. — Возьмите вновь оружие в руки. Не ради себя — ради церкви. Я видел, в каком она состоянии. Она явно нуждается в капитальном ремонте, верно? Если вы и ещё двое священников будете помогать нам "присматривать" за Благодатной, мы выделим вам средства.
— Деньги? Вы предлагаете нам заниматься рэкетом за деньги? — проговорил Горислав Всеволодович, и его грустный взгляд сменился выражением глубокого оскорбления.