Его голос был таким нежным и успокаивающим, что Ксения перестала кричать и рыдать, но её тело все еще дрожало, памятуя об увечьях, нанесённых ему рукой мужа. К ней давно никто не обращался с теплотой, а единственные слова, что она слышала в свой адрес, были самыми крепкими оскорблениями. Об её человеческом достоинстве было забыто давно, но сейчас Мирон Якунин не пытался ей навредить. Наоборот. Казалось, он хотел ей помочь…
— Ксюша, давай мы уложим тебя, и ты поспишь… — мягко, но с долей настойчивости попросил Мирон, но его взгляд упал на израненную руку. — Но сначала я сам наложу тебе повязку. Позволишь?
Приступ истерики, почти успокоенный мужчиной, отнял почти весь малый запас сил, поэтому совет Якунина казался единственно верным. Осталось только перебороть страх боли и позволить ему поколдовать с её рукой.
— Т-только не делайте мне больно… Умоляю… — испуганно глядя на мужчину, попросила она. Ей казалось, что она просит об огромной услуге.
— Конечно же, не сделаю, — получив согласие, Мирон взял послеоперационный пластырь и наложил его поверх шва, после чего быстро обмотал руку бинтом, чтобы он не сбился и не отклеился. — Готово. Можешь отдыхать.
— С-спасибо… — прошептала Ксюша и моментально спрятала руку под одеяло.
Она хотела остаться в одиночестве, но не решалась просить об этом мужчину, потому что все ещё боялась, что ей снова сделают больно. Василий всегда отвечал этим на её просьбы. Он делал только то, что считал нужным и хотел. Ни одна её даже самая ничтожная просьба не могла быть удовлетворена, особенно наглость попросить остаться наедине с собой. Домашняя зверушка Ксюша должна была вылизывать ноги хозяина вопреки всем своим «хотелкам». И она начала верить, что никак иначе быть не может. Поэтому жизнь перестала быть желанной.
Ксюшу никогда не любили. И поэтому Ксюша теперь не любила себя — она просто разучилась.
Ей осталось только свернуться калачиком, избегая повреждения многочисленных трубок и датчиков, прицепленных к её изможденному телу, и накрыться одеялом с головой. Постепенно царство Морфея начало поглощать её, и она отключилась, забываясь в беспокойном, но безопасном сне.
Глава четвёртая.
Следующее пробуждение Ксении оказалось куда более приятным. Она по-прежнему находилась в больничной палате, кто-то предусмотрительно прикрыл шторы, чтобы утренний свет не побеспокоил больную, и теперь комната полнилась мягким, успокаивающим полумраком. Приборы, которых теперь стало заметно меньше, мерно пикали, измеряя пульс, температуру и частоту дыхания пациентки. Вероятно, аппаратура подавала сигнал на пульт в сестринской, потому что, как только Ксения попробовала встать, в палату вошла уже знакомая медсестра Наташа, толкая перед собой тележку с завтраком.
— Доброе утро, — пропела она, расшторивая окна. — Как вы себя чувствуете, Ксюшенька?
Девушка прислушалась к собственным ощущениям. Порезы на руках все еще болели, но уже не так сильно, голова очистилась от паники и ужаса, и мир постепенно приобретал более ясные очертания. Она жива, по-прежнему жива и относительно здорова. Кения не знала, радоваться ей этому или горевать. Девушка жаждала забвения, хоть и ненавидела себя за подобную слабость духа.
Ее религиозный отец, Кирилл Игнатьевич, непременно бы обвинил дочь в лени и маловерии. Родители всегда утверждали, что мудрый Господь не может дать человеку больше испытаний, чем тот способен вынести, а если ты пытаешься избежать трудностей, значит ты не заслуживаешь жизни, и самое место тебе в аду.
Самоубийство было грехом, и Ксюша прекрасно об этом знала, тех, кто покончил с жизнью нельзя было отпевать, и прежде чем решиться на подобный шаг, девушка много думала о том, как будет тяжело ее родным, когда они узнают, что не имеет возможности похоронить дочь, как положено. Однако, жизнь ее с каждым днем, все больше и больше походила на ад, и в итоге она сломалась.
Возможно, если бы у Ксении был хоть кто-то, у кого она могла бы попросить защиты и поддержки, она бы и не решилась резать вены, если бы был хоть один человек, которому она могла как следует выговориться… Но родители не слушали девушку, отмахиваясь от ее жалоб словами вроде: “бьет значит любит”, “ты это заслужила” или “Бог терпел и тебе велел”, поэтому через некоторое время Ксюша перестала рассказывать матери с отцом о своих семейных делах. Родители по-прежнему видели в Василии того надежного и сильного мужчину, за которого они когда-то выдали дочь, и не желали верить, что он мог превратиться в тирана и маньяка.
И Ксюша даже не имела возможности развестись с супругом-алкоголиком, во-первых, ее родители после такого отказались бы от непутевой дочери, нарушившей священные клятвы, данные в церкви, во-вторых, Василий не собирался давать жене развод, мужчину все вполне устраивало, а потому впервые услышав о том, что Ксения хочет уйти от него, Василий приложил все усилия к тому, чтобы жена раз и навсегда поняла, что живой ей из этого брака не выбраться, а в-третьих, квартира, в которой они проживали и все остальное имущество принадлежали мужу Ксении, и если бы она все же решилась сбежать, то очень быстро погибла бы на улице от голода и холода.