Это теперь, спустя много лет, земля на полях кажется легкой и мягкой как пух. Кажется. Чем была она, забывается постепенно.
Садовод-любитель четыре сотки участочек возьмет где-нибудь в коллективном саду «Дружба» на пригородном пустыре, и то наковыряется досыта, прежде чем ягодку-земляничку скушает.
— Ну и гру-у-унт…
Не земля, а грунт — будет говорить садовод-любитель соседу, вытирая пот и качая головой, потому что слово это само по себе тверже, хотя грунт — тоже земля, только по-немецки. Но пригородные пустыри уже после войны пустырями стали. В войну они были картофельными полями, усадьбами, огородами. А целинная земля с сотворения мира не знала ни мотыги, ни лопаты, ни сохи, ни плуга. И не четыре сотки — сорок четыре миллиона гектаров подняли ее. Как раз половина того, сколько весь российский мужик пахал до революции.
Краевы, Иван да Марья, можно сказать, пешком пришли на целину. Всего ничего и подвез их Вася Тятин до «Антея».
И после того как все уладилось, утряслось с удостоверением личности, разрешил им Белопашинцев соорудить отдельную времянку.
— Так и передай завхозу, если спросит, кто разрешил — я разрешил. Понял, Иван Филимонович?
— Это мы поняли с Машей, Анатолий Карпович. Теперь: как с машинешкой нам? Утварь перевезти. Оно и добра там немного: топор, корыто да коромысло, а без этого не дом.
— Хорошо, хорошо. Сегодня, конечно, не обещаю, а завтра-послезавтра выкроим вам четыре колеса. Стройтесь пока.
Устроились Краевы быстро. Завхоз не только не спросил, кто позволил распоряжаться здесь, а еще и двоих парней выделил в помощь. Быстро какие-никакие стены поставили, укрепили дверную коробку в торце, навесили дверь, по бокам двери — оконные рамы в два яруса, сверху — бруски, на бруски — тоже рамы. Последний гвоздь загнали.
— Шик! — оценил новую квартиру Иван, осмотрев ее изнутри и снаружи. — И светлица и теплица. Жаль, Маша, магазинишка здесь нет.
— На кой он тебе понадобился, магазин?
— Спрыснуть полагается. Пыль чтобы не поднималась.
— Водичкой побрызгаем.
— От водички плесень заведется. Гм. Как вы, ребятки, считаете?
— Огурцов нет, дядя Ваня, — нашелся один, побойчей который.
— Ве-е-ерно. Огурцов мы с собой не захватили, поторопились.
— Ничего, завтра привезем. Огурчишек, ребятки, у нас нынче полно всяких: и свежих и малосольных. Приходите, досытичка накормлю, — заверила помощников Мария.
Прошел день, заканчивался другой, а директор совхоза так и не выкроил Краевым обещанной машины и придумать не мог, от чего отрезать ее. И не сдержать слова не мог. Какой он после этого руководитель? Анатолий сидел в своем вагончике, тер платочком стеклышки очков, пересматривал номера занаряженных в «Антей» грузовиков, рылся в накладных бумагах, сверяя рейсы, сделанные ими, и не находил, кому из шоферов легче достались перевозки. Он уж собрался встать и пойти извиниться перед новоселами, когда в дверном проеме потемнело и знакомый голос, немного скрипучий от жажды и усталости, спросил с той стороны порожка:
— Можно? Это мы.
— А! Углов. Перешагивай сюда.
— Вы обознались. Узлов я.
— Извините. Узлов. Роман? Правильно. Третий рейс у вас?
— Третий. Мы марку держим. Тишина тут сегодня.
— Вот именно: тишина. Подвела она меня.
— Бывает, — успокоил Белопашинцева шофер. — Чем же она подвела?
— Да понимаете… Вещи нужно одному товарищу перевезти из Железного. Вы не согласились бы? Рейс проставим и прочее.
— Из Железного? — насторожился Узлов. — А кого?
— Не все ли равно? Ну, Краева, предположим.
— Краева? Ивана Филимоновича? Мы так и знали, что не усидит он в стороне от дороги.
— Вы знакомы?
— Еще бы! В прошлом году на уборочной стажировался у него.
— Верно! Фу, совсем из головы вылетело. Шофер ведь он!
— Шофер. Первый класс у него должен быть.
— Послушайте, Роман. Вы бы не заночевали у нас, а Краев бы за ночь сгонял за своим хозяйством.
— Еще чего? Мы ж на новой машине, директор. Не кабина — дом!
— Не беспокойтесь, с машиной ничего не случится. И горючее найдем. В общем — не обижу, с грузом туда и оттуда сделаю.
— Вы на Узлова не с того конца посмотрели, товарищ директор. Мы Ивана Филимоновича не то на грузовике — на горбу перевезем. Где он?
— А вон! — Анатолий, больно ударившись об угол впопыхах, сдвинул с места длинный, чуть не через весь вагончик, стол, подбежал к двери и показал на раскаленное докрасна от заката сооружение из оконных рам и неструганых досок. — Вон их дворец.