— Слышь, Иван Филимонович! А заедем обратным рейсом на кладбище?
— З-заедем!
— Придумали. Это зачем еще?
— Как зачем? Кто недавно помер, с перепугу…
— Воскреснет, — досказал Узлов.
— Ну, разболтались. Не к добру. Дом не проскочи, водитель.
— Я, Машенька, с завязанными глазами точно против своих ворот остановился бы и в ограду бы въехал, никакой воротни бы не задел, да, видно, не на том месте поставили мы с тобой дом, женушка. Тр-р, вот он, голубчик.
Иван вылез на подножку. Их дом, в который он угробил столько сил, из-за которого столько ночей недоспал и столько кинокартин пропустил, смотрел теперь мимо него горничными окнами в бельмах занавесок.
— А что это наша домовница нас не встречает? Устиновна!
— Ага, как же, докричишься ты ее, спит без задних ног.
Но в кухонной избе вспыхнула спичка, зажглась лампа, прошарпали на крыльцо подшитые ремнем валяные обутки.
— Ихто там?
— Хозяева, бабушка! Что ворота не отпираешь?
— Сичас, сичас. Домой возвернулись или как?
— За пожитками!
— А-а-а, за пожитками. Притулились, значит, к чьей-то широкой да теплой спине?
— Притулились, Устиновна. Спина та, правда, пока не очень шибко широкая, но что теплая, то теплая, это ты верно.
Марья пошла открывать ворота, Иван смотреть, где можно развернуться.
— Рома! Давай сюда вот, в проулочек воткнись попробуй, а потом лево руля потихоньку. Давай, давай, давай… Х-хорош! Давай прямо. О! Как у Аннушки. Навострился. Глуши. Устиновна!
— Я Устиновна.
— Ты бы это… пока мы тут щель да щевель, поджарила рыбки нам. В подполе, в ямке. Почищенная, подсоленная…
— Рыбка вся, сынок.
— Аллах с ней, жарь всю, жалко, что ли, добра такого… То есть, как это вся? А куда она делась?
— Раздала, окаянная душа, раздала. Думала, не скоро вы…
— Ну и ладно, коли раздала. Лишь бы не выбросила. Тогда жарь яички, а мы начнем. Маша! Сперва, я думаю, коровенку засадим.
— На вот. — То есть — конечно, разумеется, само собой, я тоже так считаю, правильно ты решил, нельзя было перевести иначе Марьину интонацию, потому Узлов и зачесал затылок.
— Вдвоем, Филимонович, корову в кузов нам не засадить. Телушка если — осилим, пожалуй.
— Сама взойдет. У меня все припасено, все приготовлено.
Коровка, узнав по голосам хозяев, помыкивала в деннике, шатала жидкие колышки загородки, норовила поддеть рогом пряслину, и когда ее выпустила Мария, буренка и вправду сама «взошла» в кузов по приготовленному настилу, увязавшись за хозяйкой.
— Вот умница моя. Ваня! Тащи свой верстак. Отгородим.
Грузились долго. Темень, кузов высокий, пока залезешь в него да слезешь, а время идет. Доброго особо ничего и не было, так, черепки всякие, но сколько ж их оказалось — это жуть. Пока не шевелишься никуда с насиженного места, вроде бы и нет ничего, а стронешься — бог ты мой. И за что ни хватись — все нужно, все сгодится в хозяйстве. Ладно, машина такая, кузов с железнодорожную платформу. Уместилась и обстановка, и кухонная утварь, начиная с клюки и кончая двухведерным чугуном — воду греть для стирки, тазы, корыто, кадка с малосольными огурцами, клетка с курами, гончарный круг, точило, плотницкий инструмент и с кубометр еще прошлогоднего кизяку. Остался стол, четыре табуретки, четыре вилки, булка хлеба, блюдо огурцов и сковородка с яичницей. Сели за стол.
— По мирскому обычаю выпить полагается на посошок. — Устиновна вынула из-под фартука руки. В одной — четвертинка, на пальцах другой — стакашки. Поставила перед каждым.
Узлов накрыл свою посудину ладонью и положил в карман.
— За рулем не пьем. Ни под каким предлогом.
— Правильно, Рома, — одобрил Иван. — Тем более что с грузом пойдем. — Приподнял за горлышко пузырек, поглядел на него снизу, снова опустил. — Тогда и я не буду. Мало ли что в дороге случится. А вы, бабоньки, можете соблюсти мирской обычай.
— Ой, да не окаянная ли я душа, чуть вас без документов не отправила, — вдруг всполошилась Устиновна. — Сам председатель принес. — Устиновна убежала к печке, достала из печурки паспорта, так же круто вернулась, подала Краеву. — И пусть, говорит, извинят они меня. Пусть, говорит, промеж нас добро останется.
— Ну и спасибо ему за то. К нам подобру, мы подобру. Маша! Где у нас тетрадка была? Тащи!
— На кой она тебе понадобилась?
— Официальное завещание составлю.
— По почте пошлешь, поедем. Человек уж сутки скоро не спавши, да с утра опять за нее, — покрутила Марья воображаемый руль.
— Пусть пишет. Этим не натянешь. Хватит? — выдрал Узлов лист из личного блокнота. И авторучку на лист положил.